МЕДИЦИНА 19 ВЕКА

«…Не критика, а революция является движущей силой истории, а также религии, философии и всякой иной теории» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 3, с. 37). Это утверждение К. Маркса справедливо и в отношении М., к-рая начиная с эпохи Французской революции 1789 г. и промышленного переворота в Англии вступила в небывалый до того период подъема. В 19 в. в ряде европейских государств была создана база для проведения научных исследований в области М., возникли широкие возможности для обмена научной информацией благодаря организации мед. об-в и развитию мед. периодической печати. В ряде стран проведены реформы мед. образования, мед.-сан. дела, организации научных исследований.

Французская буржуазная революция коренным образом перестроила организационные формы мед. науки и здравоохранения. 8/VIII 1793 г. декретом якобинского Конвента были закрыты все прежние ученые об-ва, в т. ч. Парижская академия наук, как далекие от запросов жизни. В том же году начинается коренная реорганизация старых и вместе с тем создание новых учреждений. Королевский ботанический сад декретом Конвента был реорганизован в Национальный музей естественной истории с шестью кафедрами. Декрет намечал для музея задачу исследований в области естественных наук во всем их объеме и особенно в их приложении к агрономии, торговле и промышленности. Здесь получил кафедру зоологии Ж. Ламарк, бывший уже к тому времени крупным ботаником и принимавший деятельное участие в преобразовании Ботанического сада.

Декретом 30/Х 1794 г. Конвент создал так наз. Нормальную школу для подготовки преподавателей. Конвентом же была основана Школа публичных работ, переименованная вскоре в Политехническую школу, во главе с математиком Монжем (G. Monge). Эта школа в дальнейшем была реорганизована в Ин-т теоретической механики, математической физики, высшей математики. Вместо старых академий был основан Национальный ин-т наук и искусств, который должен был «совершенствовать науки и искусства путем непрерывных изысканий, опубликовывать открытия, сноситься с отечественными и иностранными учеными обществами, а также руководить научными и литературными работами, направленными к общей пользе и славе республики». В ин-те был собран цвет франц. науки во главе с Лапласом (P. S. Laplace), по настоянию к-рого в него вошли и врачи (в ответ на возражения, что М. не наука, Лаплас отвечал, что, когда врачи будут вращаться среди ученых и работать совместно с ними, то и М. станет наукой). К. Бернар впоследствии, ссылаясь на слова Ф. Мажанди, заявил, что последний стал на путь экспериментальных исследований именно под влиянием работ П. Лапласа и А. Лавуазье. В числе наиболее выдающихся врачей Национального ин-та наук и искусств по отделу нравственных и политических наук был известный врач-материалист П. Кабанис. Здесь П. Кабанис прочитал свои первые лекции «Об отношении между физической и нравственной природой человека» (1802).

П. Кабанис к этому времени был известен как крупный реформатор больничного дела. Он предлагал создать б-цы нового типа, где врачи имели бы право читать клин, лекции с демонстрацией больных.

В 1791 г. Национальное собрание создало Больничную комиссию, в состав к-рой вошли П. Кабанис, Кузен (J. Cousin, профессор физики в College de France) и Type (M.Thouret, первый директор Ecole de sante в Париже). В результате работы этой комиссии была реформирована и улучшена старинная б-ца Hotel-Dieu, ставшая базой для работ М. Биша, Долгое время во главе ее хирургического отделения стоял Г. Дюпюитрен. Больничная комиссия поддержала предложения Ф. Пинеля, по плану к-рого была произведена коренная реорганизация больничных заведений для умалишенных в Бисетре и Сальпетриере, что явилось поворотным пунктом в развитии психиатрии (см.).

4/Х 11 1794 г. мед , школы в Париже, Монпелье и Страсбурге были реорганизованы в Ecoles de sante, первоначально предназначенные гл. обр. для подготовки врачей-хирургов революционных армий; ведущее место в преподавании в этих школах заняли анатомия и хирургия. В Парижской Ecole de sante была создана кафедра гигиены во главе с Галле (J. N. Halle, 1754—1822), а кафедру акушерства занял Боделок (J. L. Baudelocque, 1746 — 1810), одновременно поставленный во главе созданной якобинским Конвентом акушерской б-цы Матерните для помощи беременным и роженицам.

Единственным учреждением, не затронутым реорганизацией, был College de France — старинный ин-т, созданный во Франции еще в 16 в. и являвшийся своеобразной свободной школой, слушатели к-рой не получали никаких дипломов, никаких прав, а шли в ин-т с единственной целью получать знания из уст новаторов в различных областях науки. С начала 19 в. в College de France читали лекции такие выдающиеся ученые-новаторы, как Ж. Корвизар, Р. Лаэннек, Ф. Мажанди и др. В 1803 г. в Париже были организованы Анатомическое и Фармацевтическое об-ва, в 1820 г. как совещательный орган по вопросам М. — Медицинская академия общественной гигиены при правительстве. На Медицинскую академию возлагалась также задача содействовать развитию мед. наук, ветеринарии и фармации. В ее составе были созданы секции анатомии и физиологии, мед. патологии, хирургической патологии, терапии, оперативной медицины, патол, анатомии, акушерства, общественной гигиены, судебной медицины и мед. полиции, ветеринарии, мед. физики и химии, фармации. На протяжении 19 в. Медицинская академия состояла из 40 членов. В дальнейшем их число было увеличено до 100.

Одновременно, но не без влияния франц. науки развивалась М. и в других европейских странах. В 1805 г. в Лондоне возникло Медико-хирургическое об-во; появились Об-во соревнования врачебных и физических наук при Московском ун-те (1804), затем Шведское медицинское об-во. В 1823 г. начал издаваться журнал «Lancet», получивший с течением времени мировое распространение и оказавший большое влияние на развитие М. в Европе. К 30-м гг. 19 в. окрепли и молодые ун-ты Германии, возникшие вместо ун-тов, закрытых Наполеоном I, — Берлинский (основан в 1810 г.) и Боннский (основан в 1818 г.).

Развитие М. обусловило появление отдельных мед. специальностей и создание соответствующих специальных врачебных об-в, сыгравших значительную роль в развитии мировой науки. По инициативе К. Pокитайского в 1837 г. было создано Врачебное общество в Вене, в работе к-рого участвовали Й. Шкода, Ф. Гебра, Дитль (J. Dietl, 1804 — 1878) и другие виднейшие врачи Вены. В эти же годы в Англии организуются Об-во патологов (1846), Эпидемиологическое об-во (1850), Акушерско-гинекологическое об-во (1852). Первым мед. об-вом по узкой специальности было Балтиморское (США) одонтологическое об-во (1840). За год до этого в Нью-Йорке стал издаваться первый одонтологический журнал.

Мощным толчком к развитию естественных наук и медицины в Западной Европе явились революции 1848—1849 гг. Отмечая влияние революционных событий в Европе на развитие естественных наук и медицины, известный нем. клиницист Цимссен (H. W. Ziemssen, 1835—1905) в своей речи «Успехи медицины за 50 лет» (1890) указывал: «Едва ли возможно допустить, что совпадение во времени начала естественнонаучной эры с великими политическими переворотами сороковых годов есть не более, как простая случайность. Во все времена великие политические события оказывали несомненное влияние на духовную жизнь и стремление народов… И ни в какой области эти внутренние процессы брожения народного духа не дали столь внушительных результатов, как в естествознании и медицине». Бурное революционное время захватило молодого Р. Вирхова, провозгласившего со страниц основанного им и Р. Лейбушером журнала «Medizinische Reform»: «Свет, хлеб и свобода — вот условия народного здоровья». В Вене К. Рокитанекий становится одним из видных деятелей движения за конституцию и свободу слова. В политической борьбе 1848 г. активно участвовал и видный представитель новой венской мед. школы Дитль — будущий член австрийского парламента от Кракова. Венская академия наук была создана под влиянием революционных событий (в т. ч. волнений крестьян в Галиции), и недаром деятели того времени говорили, что истинными учредителями Академии наук явились не ученые, а простые крестьяне.

В 19 в. усиливается обмен накопленными знаниями в области науки и техники, в т. ч. медицины, в международном масштабе. Эту новую тенденцию капиталистического развития К. Маркс и Ф. Энгельс охарактеризовали как стремление порвать с национальной ограниченностью, как интернационализацию в экономической и духовной жизни об-ва: «На смену старой местной и нацоинальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием» (К* Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 4, с. 428). Уже в начале 19 в. франц. врачи установили связи со своими иностранными коллегами, в первую очередь с врачами Англии и Германии. Этому в значительной мере способствовало развитие мед. периодической печати. В издававшихся Французской медицинской академией «Трудах» печатались работы Ф. Мажанди, К. Бернара и JI. Пастера. Ф. Пинель издавал «Gazette de sante» (с 1784 г.). Особенно увеличилось число издаваемых во Франции мед. журналов между революциями 1830 и 1848 гг., когда целый ряд периодических изданий, и особенно руководимый врачом Гереном (J. R. Guerin, 1801—1886) журнал «Gazette medicale de Paris» (с 1830 г.), стали уделять большое внимание вопросам общественной М.

Начиная с середины 19 в., ведущая роль перешла к нем. мед. журналам. В 1847 г. в Вюрцбурге начал издаваться «Archiv fur pathologische Anatomie und Physiologie und fur klinische Medizin, получивший впоследствии название «Virchov’s Arcliiv». На страницах этого журнала публиковались выдающиеся работы врачей всего мира, в т. ч. многие работы русских врачей. Не меньшее значение имел издававшийся с 1834 г. журнал «Archiv fur Anatomie, Physiologie und wissenschaftliche Medizin», основанный крупным нем. физиологом И. Мюллером. После смерти И. Мюллера журнал редактировал Э. Дюбуа-Реймон; с 1877 г. журнал стал называться «Archiv fur Physiologie». В 1868 г. Э. Пфлюгером начал издаваться «Archiv fur die gesamte Physiologie des Menschen und der Tiere», названный впоследствии «Pfluger’s Archiv».

С середины 50-х гг. появились медицинские журналы, предназначенные для широких кругов практических врачей: «Clinique europeenne» — во Франции, «Aerztliche Intelligenzblatt» (с 1853 г.) — в Германии, «Московская медицинская газета» (с 1858 г.), «Современная медицина» (Киев, с 1860 г.) и «Медицинский вестник» (Санкт-Петербург, с 1861 г.) — в России.

В 1865 г. К. Бернар в лекции в College de France говорил о необходимости организации соответствующих лабораторий для развития физиологии и отмечал, что до сих пор таковые созданы лишь в России (имелась в виду лаборатория И. М. Сеченова в реформированной Медико-хирургической академии) и в Германии. Говоря о создании в Лейпциге знаменитой физиол, лаборатории, вернее ин-та, К. Людвига, К. Бернар указывал, что в этом ин-те впервые объединены три необходимые основы изучения жизнедеятельности: вивисекция, физикохимия и гистология.

В 19 в. состоялось первое международное собрание врачей — съезд гигиенистов в Брюсселе в 1852 г. (см. Съезды медицинские). Международные мед. съезды врачей проходили в Париже с 1867 г., причем уже на первом из них присутствовали и с успехом выступали русские врачи.

В последней трети 19 в. начали создаваться бактериол, мед. учреждения и журналы. В 1875 г. начинает выходить «Deutsche medizinische Wochenschrift», который с 80-х гг. становится трибуной Р. Коха и его учеников. В том же году при имперском управлении здравоохранения в Берлине создается специальная лаборатория Р. Коха. Небольшая лаборатория Л. Пастера издавала ставший затем самым авторитетным в бактериологии журнал «Annales de I’lnstitut Pasteur» (1887). В 1888 г. на средства, собранные по международной подписке, был открыт Пастеровский ин-т в Париже, в к-ром работали П. Дюкло (P. Duclaux), Э. Ру, И. И. Мечников, Ж. Борде и другие выдающиеся микробиологи. Этот ин-т до наст, времени является одним из крупнейших в мире центров научных исследований в области бактериологии, иммунологии, вирусологии и генетики. В 1890 г. в Петербурге на базе Пастеровской станции был создан Ин-т экспериментальной медицины, в к-ром работали И. П. Павлов, М. В. Пенцкий, С. Н. Виноградский, Е. С. Лондон и другие выдающиеся русские ученые. В этом ин-те, открытом с целью изучения заразных болезней и выработки мер борьбы с ними, кроме бактериол, исследований выполнялась широкая программа исследований в области теоретической М., прежде всего физиологии. В 1891 г. открылись Ин-т инфекционных болезней им. Р. Коха в Берлине и Ин-т профилактической медицины им. Листера в Лондоне. В 1899 г. во Франкфурте-на-Майне П. Эрлихом был открыт Ин-т экспериментальной терапии. В начале 20 в. в США создаются крупные научно-исследовательские учреждения — Рокфеллеровский ин-т, Ин-т Карнеги и др., куда для работы были привлечены ученые из разных стран мира.

Развитие естествознания и теоретической медицины

Во второй половине 18 в. капиталистическое производство в развитых буржуазных странах Западной Европы столкнулось с узостью технической базы мануфактуры. Созрела необходимость перехода к новому этапу развития капитализма — крупному фабричному производству с использованием машин. Этот переход был осуществлен в ходе промышленного переворота, начавшегося в Великобритании в 60-х гг. 18 в. и проходившего в развитых странах Европы, Азии и Америки (Франция, Германия, Италия, Россия, Япония, США) до конца 19 в. Потребность в техническом перевооружении промышленности, в создании материально-технической базы крупного фабрично-заводского машинного производства, транспорта и военного дела стимулировала развитие техники и естественных наук.

Для решения задач, поставленных бурно развивающимся производством, потребовались принципиально новые подходы. Полностью отказавшись от чисто механистической картины мира, естествознание 19 в. стремилось к обоснованию идей всеобщей взаимосвязи явлений природы и их эволюции. Для 19 в. характерно внедрение экспериментальных методов во все области естествознания, взаимопроникновение идей и методов исследования. Возникали и решались новые сложнейшие теоретические проблемы, появились новые области естествознания, шла последовательная дифференциация отдельных областей знаний, возникали все более узкие специальные отрасли и одновременно происходила их своеобразная интеграция, при к-рой ранее обособленно развивавшиеся науки связывались между собой, пограничными дисциплинами (напр., физическая химия — на границе физики и химии, биологическая химия — на границе химии и биологии и др.).

«Познание взаимной связи процессов, совершающихся в природе, — писал Ф. Энгельс, оценивая результаты развития естественных наук за три четверти 19 в., — двинулось гигантскими шагами вперед… Во-первых, благодаря открытию клетки… Во-вторых, благодаря открытию закона сохранения и превращения энергии… И, наконец, в-третьих, благодаря впервые представленному Ч. Дарвиным связному доказательству того, что все окружающие нас теперь организмы возникли в результате длительного процесса развития» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 303—304). Выполненные в 19 в. фундаментальные исследования в области математики, физики, химии и биологии определили новую научную картину мира. Результаты этих исследований послужили естественнонаучной базой для развития экспериментально и теоретически обоснованных представлений о процессах жизнедеятельности и их изменениях при патол, состояниях, о причинах возникновения и механизмах развития различных болезней, научно обоснованных методов диагностики, лечения и профилактики.

К достижениям физики, оказавшим наиболее существенное влияние на развитие физиологии и медицины в 19 в., относятся исследования теплоты, открытие закона сохранения и превращения энергии и принципов термодинамики, разработка учений об электричестве и магнетизме, фундаментальные исследования в области гидродинамики, гидравлики, оптик и и акустики.

Одним из наиболее выдающихся достижений естествознания 19 в. было открытие закона сохранения и превращения энергии. Этот закон впервые показал взаимосвязь ранее как бы независимо существовавших в сознании человека природных явлений (механической работы, теплоты, электричества, химических процессов), объединив их понятием «энергия» (способность совершать работу). «Энергия,— писал англ. физик и историк науки Дж. Бернал (1954),— стала универсальной валютой физики — так сказать, золотым стандартом изменений, происходящих во вселенной. То, что было установлено, представляло собой твердый валютный курс для обмена между валютами различных видов энергии: между калориями теплоты, килограммометрами работы и киловаттчасами электричества. Вся человеческая деятельность в целом — промышленность, транспорт, освещение и, в конечном счете, питание и сама жизнь — рассматривалась с точки зрения зависимости от этого одного общего термина — энергия». Открытию закона сохранения и превращения энергии предшествовали многочисленные исследования, установившие сущность теплоты. Вплоть до 19 в. теплоту считали неким невесомым веществом и смешивали понятия «теплота» и «огонь»; даже необходимая для жизни организма теплота приписывалась невидимому огню. Изучая природу огня (теплоты), проникающего через стенки кровеносных сосудов, шотландский врач Блэк (J. Black, 1728—1799) в 1757 г. открыл явление теплоемкости («субстанция теплоты»), к-рую позднее А. Лавуазье назвал теплородом. В 1783—1784 гг. А. Лавуазье и Лапласом было доказано, что одним из источников теплоты для животных организмов является процесс дыхания. В 1819 г. франц. физики Дюлонг (P. L. Dulong, 1785—1838) и Пти (А. Т. Petit, 1791 — 1820) установили закон теплоемкости, в 1821 г. нем. физик Зеебек (Th. J. Seebeck, 1770— 1831) открыл термоэлектрический эффект, а в 1822 г. франц. физик и математик Фурье (J. В. J. Fourier, 1768—1830) создал теорию теплопроводности. Все эти открытия не противоречили представлениям о теплоте как невесомой материальной субстанции. Наиболее ощутимый удар по концепции теплорода нанес Румфорд (В. Rumford, 1753—1814) — естествоиспытатель и политический деятель, американец по происхождению, состоявший на службе сначала в Баварии, позднее — во Франции и Великобритании. Исследуя возникновение теплоты при сверлении, он пришел к выводу, что она возникает в результате невидимого движения внутри тела (эту мысль без экспериментального обоснования высказал еще Д. Бернулли) и что «из ограниченного количества материи может быть получено неограниченное количество тепла». В 1812 г. Румфорд и англ. физик и химик Дэви (Н. Davy, 1778—1829) сформулировали так наз. кинетическую теорию теплоты, дополненную впоследствии нем. физиком Клаузиусом (R. Clausius, 1822—1888) — так наз. молекулярно-кинетическая теория тепла. Это было открытие огромной важности, т. к. оно, с одной стороны, устанавливало связь теплоты с энергией и движением, а с другой — возрождало идеи об атомарном строении материальных тел.

В 1840—1841 гг., совершая путешествие на о-в Яву, нем. врач Майер (J. R. Mayer, 1814—1878) при проведении кровопусканий обратил внимание на то, что венозная кровь местных жителей имеет более яркую окраску, а следовательно, содержит больше кислорода, чем венозная кровь европейцев (позднее Майер вспоминал, что при первом кровопускании у него сложилось впечатление, что он по ошибке вскрыл артерию). Изучив причину наблюдаемых фактов, Майер объяснил их физический и физиологический смысл. Тот факт, что у жителей юж. широт в крови потребляется меньшее количество кислорода, он совершенно правильно связал с меньшей потребностью организма в тепле в связи с меньшей разностью между температурой организма и температурой окружающей среды. При дальнейших наблюдениях Майер убедился, что теплота составляет лишь одно звено в цепи явлений, непрерывно происходящих в организме вследствие химического действия кислорода, поглощенного легкими, на пищу, получаемую организмом, что, кроме выделения теплоты, организм производит работу и, наконец, что при этом энергия (или, как ее называл Майер, «сила») превращается из одной формы в другую (из химической — в тепловую, из тепловой — в механическую и наоборот). Расчетным путем Майер установил зависимость между количеством теплоты и механической работы, получившую в физике название «механический эквивалент тепла». Т. о., Майером впервые экспериментально был установлен закон сохранения и превращения энергии. Особое значение для физиологии и медицины имел тот факт, что этот закон был установлен на биол, модели. Это обстоятельство само по себе служило аргументом в пользу того, что этот закон распространяется и на процессы жизнедеятельности, чему Майер посвятил специальный труд «Органическое движение в его связи с обменом веществ», положив начало строго научному подходу к исследованию обмена веществ у человека и животных (см. Обмен веществ и энергии). Почти одновременно с Майером (1843—1850) англ. физик Джоуль (J. P. Joule, 1818— 1889) экспериментально показал, что теплота может быть получена за счет механической работы и определил близкий к современному механический эквивалент теплоты.

В 1847 г. Г. Гельмгольц опубликовал работу «О сохранении силы», в к-рой дал математическое обоснование закона сохранения энергии и показал его всеобщий характер, в т. ч. и в отношении процессов, протекающих в живых организмах. Доказательство того, что процессы, происходящие в живых организмах, подчиняются закону сохранения энергии, имели решающее значение для опровержения витализма. Благодаря открытию закона превращения энергии было доказано, «что все бесчисленные действующие в природе причины, которые до сих пор вели какое-то таинственное, не поддававшееся объяснению существование в виде так называемых сил — механическая сила, теплота, излучение (свет и лучистая теплота), электричество, магнетизм, химическая сила соединения и разложения,— являются особыми формами, способами существования одной и той же энергии, т. е. движения…» (К. Маркс и Ф. Энгельс, соч. 2-е изд., т. 20, с. 511).

В свою очередь, закон сохранения и превращения энергии, как и сформулированные в 50—60-х гг. 19 в. принципы термодинамики (см.), послужили дальнейшему развитию физиологии и нашли широкое применение в М. для изучения процессов обмена веществ и энергии, в частности газообмена, энергопотребностей и энерготрат организма. Тщательные исследования показали, что энергия, необходимая организму для процессов жизнедеятельности, может быть получена только за счет энергии, вводимой в него в виде пищи. В соответствии с законами термодинамики было установлено, что потенциальная энергия хим. соединений, участвующих в обмене веществ, выражается их теплосодержанием. Часть энергии, освобождающейся при распаде пищевых продуктов, переходит в тепло. В то же время в живом организме тепло не может переходить в другие виды энергии; оно является конечным продуктом энергетических превращений, а его количество —их точной мерой. Поэтому для изучения процессов обмена были разработаны методы прямой и непрямой калориметрии (см.), позволившие точно измерить количество энергии, заключенной в различных пищевых веществах, а также освобождаемой организмом животных и человека в покое и при работе. И. М. Сеченов, используя методы физической химии и математики, изучал динамику процесса дыхания и установил количественные законы растворимости газов крови. Экспериментальное изучение газообмена (в частности, изменения его интенсивности при мышечной работе) было продолжено его учениками (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 в.). Более полувека посвятил исследованиям физиологии обмена веществ нем. физиолог Э. Пфлюгер. Он изучал проблемы газового и азотистого обмена, пищеварения, питания, энергетики организма и др. Вопреки распространенному мнению, Э. Пфлюгер показал, что процессы обмена веществ совершаются во всех тканях, а не только в крови. Нем. физиолог К. Фойт, используя сконструированный им совместно с нем. гигиенистом М. Петтенкофером респирационный аппарат, изучал газообмен и обмен азотистых и безазотистых веществ животного организма. Он установил, что при длительном голодании более важные для организма органы восполняют свои затраты за счет менее важных. Первоначально К. Фойт пришел к выводу, что мышечная работа совершается за счет энергии, получаемой при сгорании безазотистых частей белка и тканей. Эти выводы были подвергнуты критическому анализу Э. Пфлюгером, который усовершенствовал методику определения продуктов азотистого обмена и углеводов, в частности гликогена, и опроверг «белковую» теорию К. Фойта. Дальнейшими исследованиями К. Фойта и М. Петтенкофера была доказана правильность выводов Э. Пфлюгера и, в частности, установлено, что большая часть энергии в организме образуется за счет жиров и углеводов (85—90%) и только 10—15% — за счет белка. На основании опытов и статистического изучения питания в общественных столовых К. Фойт установил нормы гиг. питания, получившие широкое распространение. Совместно с М. Петтенкофером К. Фойт является создателем «школы метаболистов» (М. Рубнер, У. Этуотер и др.). Принципиальное значение имели работы А. А. Лихачева (1893), установившего совпадение результатов прямой калориметрии и исследования газообмена (непрямая калориметрия), что было позднее подтверждено в США Бенедиктом (F. G. Benedict, 1894) и в Германии — М. Рубнером (1894).

Амер. физиолог У. Этуотер совместно с физиком Розой (E. В. Rosa) сконструировал в 1897 г. респирационный калориметр для человека (по схеме дыхательного калориметра А. А. Лихачева) и совместно с К. Фойтом подтвердил и уточнил приложимость закона сохранения энергии к организму человека, т. е. показал равенство между теплоотдачей организма человека и калорийной ценностью усвоенных им питательных веществ.

Нем. физиолог и гигиенист М. Рубнер завершил работы А. Лавуазье и Лапласа по трактовке дыхания животных как хим. процесса; ввел количественные показатели процессов обмена веществ в животном организме. М. Рубнер сформулировал закон изодинамики пищевых веществ, учитывающий их энергетическую оценку. Разрабатывая проблемы теплообразования и теплоотдачи человеческого организма, он научно обосновал гиг. значение одежды.

Выполненные в 19 в. экспериментальные исследования обмена веществ заложили основу учения о газообмене (см.), физиологии и гигиены питания, биоэнергетики (см.), которые получили развитие в 20 в.

Количественное изучение электрических и магнитных явлений с использованием специально сконструированных для этих целей измерительных приборов позволило установить основные закономерности взаимодействия электрических зарядов, электрического тока и электрического поля, электромеханических и электротермических эффектов, взаимосвязь между электричеством и магнетизмом и др. В 1791 г. итал. анатом и физиолог Л. Гальвани создал теорию так наз. животного электричества. Итал. физик и физиолог Вольта (A. Volta, 1745—1827) изобрел электрометр, конденсатор, электроскоп и др., а в 1800 г.— источник электрического тока — гальванический элемент (так наз. вольтов столб). Он обнаружил (1792— 1795) электрическую раздражимость органов зрения и вкуса у человека, использовал гальваническое электричество для лечения нарушений слуха и т. о. стал творцом нового метода лечения — гальванизации (см.). В 1831 г. англ. физик, основоположник учения об электромагнитном поле Фарадей (М. Faraday, 1791 — 1867) открыл явление электромагнитной индукции и сконструировал первый источник переменного тока — индукционную катушку, ток от к-рой, названный фарадическим током, получил широкое применение в физиологии, а также в М. как средство лечения (см. Фарадизация). Во второй половине 19 в. стали применяться различные методы электротерапии, основанные на использовании электромагнитного поля и термоэлектрического эффекта (см. Дарсонвализация, Диатермия, Индуктотермия). В середине 19 в. термокаустика (см.) была заменена гальванокаустикой (см.), а в начале 20 в.— диатермокоагуляцией (см.).

Достижения физики и совершенствование приборов, регистрирующих электрические явления, определили возможность углубления и расширения исследований в области электрофизиологии («животного электричества»). В 1837 г. при помощи зеркального гальванометра [введен в физиологию в 1825 г. Нобили (L. Nobili)] итал. физиолог Маттеуччи (С. Matteucci) доказал наличие разности электрических потенциалов между поврежденной и неповрежденной частями мышцы, а также обнаружил, что мышца при сокращении создает электрический ток, достаточный для раздражения другого нервно-мышечного соединения.

Крупный вклад в развитие электрофизиологии внесли исследования Э. Дюбуа-Реймона, Э. Пфлюгера, Германна (L. Hermann), Г. Гельмгольца, Кейтона (R. Caton, 1842— 1926), В. Я. Данилевского, Э. Марея, Б. Ф. Вериго, H. Е. Введенского и др. Нем. физиолог Э. Дюбуа-Реймон разработал новые методы и технику электрофизиол, исследования, усовершенствовал гальванометр, предложил индукционные аппараты для раздражения нервно-мышечного препарата. Серией экспериментов, завершенных в 1848 г., он подтвердил, что повреждение мышцы или нерва всегда сопровождается появлением разности потенциалов, уменьшающейся при возбуждении. Тем самым был открыт потенциал действия, или «отрицательное колебание» (как его называл Э. Дюбуа-Реймон) — один из основных видов электрических процессов в возбудимых тканях (см. Биоэлектрические потенциалы).

Э. Дюбуа-Реймону принадлежит первая попытка объяснения механизма биоэлектрических потенциалов и их значения в физиол, процессах, им сформулирована молекулярная теория биопотенциалов. Она основывалась на предположении о наличии в живом веществе полярно заряженных молекул, имеющих определенную ориентацию. При переходе из состояния покоя в возбужденное состояние ориентация этих молекул изменяется, поэтому ток покоя при возбуждении на короткое время изменяет свое направление («отрицательное колебание тока покоя»). В 1867 г. Германн выдвинул так наз. альтерационную теорию происхождения биопотенциалов, согласно к-рой электрические заряды в живой ткани в покое отсутствуют и возникают только при ее повреждении или возбуждении. Эти два противоположных подхода к механизму возникновения биопотенциалов явились началом многолетней дискуссии сторонников альтерационной теории и теории «предсуществования», к-рая была завершена лишь на рубеже 19—20 вв.

В 1850 г. Г. Гельмгольц впервые определил скорость распространения возбуждения по нерву лягушки, а в 1867—1871 гг.— по нерву человека (совместно с рус. ученым Н. И. Бакстом). В 1859 г., изучая действие постоянного электрического тока на нерв и мышцу, Э. Пфлюгер обнаружил, что при замыкании тока подпороговой силы в области приложения анода возбудимость понижается, а в области катода — повышается. При постепенном повышении силы тока его замыкание приводит к появлению в области катода потенциала действия; в области анода снижение возбудимости может привести к блоку проведения — закон электротона (см. Электротонические явления). Русский физиолог Б.Ф. Вериго существенно дополнил данные Э. Пфлюгера и установил, что при длительном действии тока начальное катэлектротоническое повышение возбудимости сменяется катодической депрессией (снижение возбудимости), а в области анода первоначальное понижение возбудимости переходит в «анодическую экзальтацию». Учение об электротоне составило основу представлений о физиол, процессах возбуждения и способствовало успешному развитию электродиагностики и электротерапии заболеваний нервной системы. Дальнейшее развитие электрофизиологии было связано с созданием технических средств для регистрации слабых и кратковременных электрических колебаний. Нем. физиолог Бернштейн (J. Bernstein, 1868) предложил так наз. дифференциальный реотом для изучения токов действия в живых тканях, при помощи к-рого определил скрытый период, время нарастания и спада потенциала действия. После изобретения франц. физиологом Э. Мареем капиллярного электрометра, применяемого для измерения малых величин электродвижущей силы, исследования слабых и кратковременных электрических колебаний в организме проводились с большей точностью. В 1875 г. Э. Марей впервые графически записал колебания потенциалов бьющегося сердца. Англ. физиолог Кейтон сообщил в 1875, 1877 и 1887 гг., что в проведенных им опытах с головным мозгом кроликов и обезьян гальванометрические приборы зарегистрировали слабые токи различных направлений. Одновременно В. Я. Данилевский в 1876 г. описал изменения в постоянном потенциале коры головного мозга вследствие различных форм чувствительного раздражения и спонтанные колебания, когда оба электрода были на коре. Польский физиолог Бек (A. Beck, 1863—1939) исследовал электрическую активность мозга кроликов и собак и в 1890 г. открыл десинхронизацию активности коры головного мозга после афферентного раздражения и блокирование активности одних центров раздражением других. Дальнейшие исследования в этом направлении привели к открытию электроэнцефалографии (см.). В 1881 г. Бернштейн и Шенлейн с помощью телефона установили прерывистый характер возникновения и осуществления процесса возбуждения и, следовательно, токов действия в мышце. H. Е. Введенский (1884), существенно усовершенствовав метод телефонического исследования электрических явлений в мышце и нерве, показал, что прерывистый (ритмический) характер возникновения и распространения возбуждения характерен и для нерва. В результате многочисленных экспериментов H. Е. Введенским были сформулированы учение о физиологических ритмах, лабильности, парабиозе и другие фундаментальные закономерности общей физиологии (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 в.).

Новый этап в изучении физ.-хим. основ жизнедеятельности, и в частности различных электрических явлений в живых тканях организма, начался после разработки С. Аррениусом теории электролитической диссоциации (1887). На ее основе

В. Ю. Чаговец впервые создал всеобъемлющую теорию происхождения электрических явлений в живых тканях и раздражающего действия на них электрического тока (см. Возбуждение). На рубеже 19 и 20 вв. нем. физикохимик Оствальд (W. F. Ostwald, 1853—1932), голл. физикохимик Я. Вант-Гофф и Овертон (Ch. E. Overton) развили представления о наличии на поверхности клетки полупроницаемой мембраны, способной задерживать одни ионы и пропускать другие (см. Мембраны биологические). Исследования физ.-хим. основ возбуждения успешно продолжались в 20 в. (см. ниже — Медицина 20 в.).

В 19 в. были заложены основы физиол, оптики и физиол, акустики. Англ. врач и естествоиспытатель Юнг (Т. Young, 1773—1829) — один из основателей волновой теории света, открывший (1801) явление интерференции, в начале 19 в. объяснил механизм аккомодации глаза и сформулировал первую трехкомпонентную теорию цветового зрения. Выяснение важнейших закономерностей физиол, оптики связано с исследованиями Г. Гельмгольца, который разработал способы определения кривизны оптических поверхностей глаза, теорию аккомодации (1853), учение о цветовом зрении (1859—1866), сконструировал (1851) офтальмоскоп для прижизненного наблюдения за состоянием глазного дна. Исследованиями голл. физиолога и врача Ф. Дондерса установлены (1846) закономерности, связывающие ротационные и торсионные движения глаза; им сформулированы (1864) научные представления о механизмах нарушения рефракции и основах оптической коррекции дефектов зрения, сделано первое систематическое описание астигматизма глаза и внедрена в практику его коррекция цилиндрическими линзами, установлена связь между аккомодацией и конвергенцией и между аккомодацией и рефракцией и др. Нем. физиолог Э. Геринг установил закономерности зависимости остроты восприятия и ощущения света от отношения их интенсивности к суммарной интенсивности всех ощущений, а также обусловленность сопряженных движений глаза с их одинаковой иннервацией (законы Геринга), предложил (1872) оригинальную теорию трехкомпонентного цветового зрения.

Трудами Г. Гельмгольца заложены основы физиологии слуха. Он открыл так наз. комбинационные тоны, построил модель уха, предложил математическую теорию взаимодействия звуковых волн с органом слуха, доказал способность слухового аппарата анализировать сложные звуки. Применив физические законы резонанса, Г. Гельмгольц разработал теорию слуховой функции кортиева органа человека и физическую теорию фонации.

Важное значение для разработки проблем гемодинамики и газообмена сыграли исследования франц. физика и врача Пуазейля (J.M. Poiseuille, 1799—1869), который эмпирически установил закон истечения вязкой жидкости через цилиндрическую трубку (закон Пуазейля) и первый (1828) применил ртутный манометр для измерения кровяного давления, а также гидродинамические работы нем. физика Кирхгофа (G. R. Kirchhoff, 1824—1887), англ. физика Рейнольдса (О. Reynolds, 1842—1912), голл. физика Ван-дер Ваальса (J. D. van der Waals, 1837— 1923), русского ученого В. С. Громеки (1851—1889). Нем. химик Бунзен (R. W. Bunsen, 1811 — 1899) и физик Г. Кирхгоф заложили основы спектрального анализа (1854—1859), внедрение к-рого сыграло большую роль в развитии биол, химии.

В 70—90-х гг. 19 в. были выполнены фундаментальные исследования в области электромагнитных явлений; были открыты каналовые, катодные, рентгеновские лучи, радиоактивность, элементарные частицы и др., в результате чего изменились многие естественнонаучные представления. Так, открытие радиоактивности и элементарных частиц изменило представления о строении вещества, о неизменности, неделимости и элементарности атомов. Экспериментально обнаруженная зависимость массы электрона от скорости его движения противоречила прежним представлениям о постоянстве массы. В законах движения материи выразилась неразрывная диалектическая связь черт непрерывности и дискретности (прерывности). Эти и другие открытия послужили основой так наз. новейшей революции в физике, оказавшей определяющее влияние на состояние М. в 20 в. (см. ниже — Медицина 20 в.).

Радикальный переворот претерпела в 19 в. химия. В результате исследований А. Лавуазье, Пристли (J. Priestley, 1733—1804), Бертолле (С. L. Berthollet, 1748-1822), Фуркруа (A. Fourcroy, 1755—1809) и др. в химии сложились новые научные представления: окончательно утвердился закон сохранения материи (массы), появилась хим. номенклатура, возникли понятия «кислород», «водород» и др., была раскрыта природа горения и опровергнута теория флогистона и т. д. Однако окончательное преобразование химии в науку произошло после победы учения о молекулярно-атомистическом строении вещества, сформулированного в трудах англ. ученого Дж. Дальтона. «Новая эпоха начинается в химии,— писал Ф. Энгельс,— с атомистики (следовательно, не Лавуазье, а Дальтон — отец современной химии), а в физике… с молекулярной теории» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 608). На основе молекулярно-атомистических представлений в 19 в. (гл. обр. в первой его половине) были проведены фундаментальные исследования и сформулированы основные понятия общей химии. Шведский химик И. Берцелиус ввел современные хим. символы, установил формулу многих веществ, в т. ч. воды, определил атомные веса 50 элементов. Англ. химик Франкленд (E. Frankland, 1825—1899) ввел понятие валентности (см.). Нем. химик Мичерлих (E. Mitscherlich, 1794—1863) открыл явления изоморфизма (1819) и диморфизма (1821). Ю. Либих в 1823 г. открыл изомерию (см.), научное истолкование к-рой было дано русским химиком А. М. Бутлеровым, создавшим (1861) теорию строения хим. веществ. В первой четверти 19 в. И. Берцелиусом и Ю. Либихом были разработаны методы элементарного количественного анализа органических соединений. Крупнейшим достижением химии 19 в. было открытие (1869) Д. И. Менделеевым одного из основных законов естествознания — периодического закона хим. элементов и создание периодической системы элементов (см. Периодическая система химических элементов).

Особенно важное значение имело возникновение и развитие так наз. синтетической органической химии. В химии длительное время сохранялись виталистические представления о том, что органические соединения являются исключительно результатом жизнедеятельности. В 1828 г. нем. химик Ф. Велер синтезировал мочевину из уксусной к-ты. С этого времени начинаются разработка теоретических основ органической химии и работы по синтезу различных органических соединений. Русский химик Н.Н. Зинин впервые (1842) синтезировал анилин и открыл метод получения ароматических аминов. Органические вещества различных классов синтезировали франц. химики Вюрц (Ch. A. Wurtz, 1817—1884) и Бертло (Р. Е. М. Berthelot, 1827—1907) и др. Исследования в области общей и органической химии оказали большое влияние на изучение хим. состава органов и тканей организма, биол, соединений, химизма процессов жизнедеятельности, становление и развитие биол, химии.

Исследование органических, в т. ч. биол., соединений активно проводилось во второй половине 18 — начале 19 в. Шведский химик и фармацевт Шееле (К. W. Scheele, 1742 — 1786) выделил и описал свойства многих природных органических соединений (молочную, винную, лимонную, щавелевую, яблочную к-ты, глицерин, амиловый спирт и др.). В конце 18 — начале 19 в. началось изучение ряда биологически важных соединений. В 1791 г. русский химик Т. Е. Ловиц (1757—1804) из меда выделил глюкозу и фруктозу, в 1824 г. Конради (J. Conradi) — из желчи холестерин. Франц. химик Шеврель (М. E. Chevreul, 1786— 1889) исследовал строение растительных и животных жиров, объяснил их омыление, открыл креатин в составе мышечной ткани (1835), выделил различные жирные к-ты. Пруст (J.-L. Proust, 1819) и Браконно (H. Braconnot, 1820) путем гидролиза получили из желатины аминокислоты глицин и лейцин. В лаборатории К. Бернара в 1857г. в тканях печени открыт гликоген, изучены пути его образования и механизмы расщепления.

Большое значение для фармакологии и медицины имели выделение, изучение, разработка методов хим. синтеза алкалоидов (см.). В 1804 г. были открыты алкалоиды опия. В 1806 г. Сертюрнер (F. Serturner) получил в чистом виде морфин, в 1818 г. Пеллетье и Каванту (Р. Pelletier, J. Caventou) — бруцин и стрихнин, в 1819 г. Рунге (F. F. Runge) — кофеин, в 1831 г. Мейне — атропин, в 1842 г. А. А. Воскресенский — теобромин и др. После создания А. М. Бутлеровым теории химического строения стало возможным изучение строения алкалоидов и осуществление их синтеза в лабораторных условиях. Русский химик А. Н. Вышнеградский (1851 — 1880) доказал (1879), что большинство алкалоидов — производные пиридина и хинолина и разработал метод синтеза алкалоидов пиридинового ряда. Руководствуясь этим методом, Ланденбург (A. Landenburg) в 1886 г. получил первый синтетический алкалоид — комиин; в дальнейшем были синтезированы теофиллин (1895), кофеин (1897), теобромин (1898) и др. Клин, применение алкалоидов началось в 40—50-х гг. 19 в. Исследование фармакол, свойств различных алкалоидов проводилось Р. Бухгеймом и его сотр. в первой в мире лаборатории экспериментальной фармакологии, созданной на мед. ф-те Дерптского ун-та в 50-х гг. 19 в. Клинико-фармакол. изучение некоторых алкалоидов осуществлено в экспериментальной лаборатории при кафедре, руководимой С. П. Боткиным (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 вв.).

Хотя изучение действия пищеварительных соков началось во второй половине 18 в. [франц. естествоиспытатель Реомюр (R. A. Reaumur, 1683—1757) и итал. натуралист Спалланцани (L. Spallanzani, 1729—1799) первые исследовали действие желудочного сока животных и птиц], возникновение энзимологии обычно связывают с именами русского химика К. С. Кирхгофа (1764—1833), открывшего каталитическое превращение крахмала в сахар под действием разбавленных к-т (1811) и фермента амилазы (1814), а также франц. химиков Пайена и Персо (А. Payen, J. Persoz, 1833), изучавших in vitro действие амилазы на крахмал. В 19 в. физиологами и биохимиками были обнаружены в пищеварительных соках ферменты: в слюне — птиалин (1831), в желудочном соке — пепсин (1836), в панкреатическом соке — амилаза, липаза и трипсин (1840— 1860), в кишечном соке — энтерокиназа (1899). Большое влияние на развитие научной энзимологии оказали исследования А. Я. Данилевского и И. П. Павлова (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 вв.).

После открытия и описания Каньяр-Латуром (В. Ch. Cagniard-Latour, 1836) во Франции и Т. Шванном (1838) в Германии брожения началось его интенсивное изучение. В ходе исследований возникло две теории, дискуссии между сторонниками которых имели важное научное, в т. ч. и философское, значение. Л. Пастер, открывший в 1861 г. явление анаэробиоза (см.), связывал брожение (он называл его «жизнью без кислорода») исключительно с процессами жизнедеятельности определенных микроорганизмов, в частности дрожжевых грибков, и, т. о., придерживался в этом вопросе виталистических концепций. Ю. Либих развивал хим. теорию брожения, рассматривая процесс сбраживания сахара как сложную хим. реакцию, не требующую участия живых организмов. Хим. теория брожения окончательно утвердилась в науке после работ М. М. Манассеиной (1871), показавшей возможность сбраживания сахара разрушенными дрожжевыми клетками, и Э. Бухнера (1897), выделившего бесклеточный дрожжевой сок, содержащий фермент зимазу, способный сбраживать сахар с образованием спирта и углекислоты.

В 40—50-х гг. 19 в. начались систематизация и обобщение накопленного материала, полученного в результате исследований хим. состава растительных и животных организмов и хим. реакций, лежащих в основе процессов жизнедеятельности. В 1840 г. появилась книга Ю. Либиха «Органическая химия в применении к сельскому хозяйству и физиологии», в 1842 г. нем. химик Зимон (S. Simon) издал первое учебное пособие по мед. химии. Считают, что приблизительно в это время в науку вошел термин «биологическая (физиологическая) химия». В 40—60-х гг. началось становление биологической (физиологической) химии в России. В 1847 г. профессором Харьковского ун-та А. И. Ходневым был издан первый учебник по физиол, химии. Организация первых кафедр биологической (физиологической) химии и создание первых отечественных биохим. школ связаны с деятельностью А. Я. Данилевского и А. Д. Булыгинского (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19— начале 20 вв.).

Одним из творцов биол, химии является Ю. Либих, начавший с 1839 г. изучение химизма физиол, процессов (кроме брожения, он выдвинул хим. теорию гниения, установил, что основными ингредиентами пищи являются белки, жиры и углеводы, и др.). При возглавляемой им кафедре в Гессенском ун-те Ю. Либих создал лучшую в Европе хим. лабораторию, сыгравшую исключительную роль в развитии хим. направления в М. Большое влияние на развитие биологической (физиологической) химии оказала книга Ю. Либиха «Животная химия или органическая химия в применении к физиологии и патологии», в к-рой были развиты новые воззрения на обмен веществ в организме. Идеи Ю. Либиха во многом определили направленность исследований М. Петтенкофера, работавшего в лаборатории Ю. Либиха, К. Фойта, Э. Пфлюгера, М. Рубнера, изучавших физиологию и биоэнергетику обменных процессов на основе достижений физики и химии и внесших весомый вклад в разработку проблем обмена веществ и энергии, экспериментальной гигиены, физиологии и гигиены питания. Важную роль в развитии биол, химии и фармации сыграл основанный Ю. Либихом в 1832 г. журнал «Annalen der Pharmazie», в 1840 г. переименованный в «Annalen der Chemie und Pharmazie» (с 1873 г. это издание продолжает выходить под названием «Justus Liebig’s Annalen der Chemie»).

Большой вклад в разработку биохим. проблем внесен работами Э. Гоппе-Зейлера, изучавшего хим. состав крови, желчи, мочи, исследовавшего белковые вещества, брожение, окислительные процессы в животном организме, а также процессы ассимиляции у зеленых растений. Исследованиями Э. Гоппе-Зей-лера, в частности, было доказано, что окислительные процессы в основном протекают в тканях организма, а не в крови (это явилось биохим, подтверждением выводов Э. Пфлюгера о том, что обменные процессы осуществляются гл. обр. в тканях организма), установлены спектр оксигемоглобина и условия его возникновения, открыт гемохромоген. Эти работы сыграли важную роль в возникновении и развитии идеи о связи окислительных и энергетических процессов и окислительных процессов с тканевым дыханием (см. Окисление биологическое).

В первой половине 19 в. был открыт гемоглобин (см.), во второй половине — Велькером (H. Welcker), У. Говерсом, Г. Сали разработаны первые колориметрические методы его определения; большую роль в изучении структуры гемоглобина сыграли работы М. В. Ненцкого (1897). Однако роль гемоглобина в транспорте газов крови была окончательно установлена лишь в 20— 30-х гг. 20 в.

Ко второй половине 19 в. относится первая попытка создания хим. теории передачи наследственных признаков организма. В 1868—1869 гг. швейцарский врач и химик Мишер (F. Miescher, 1844—1895) выделил из ядер лейкоцитов вещество, названное им нуклеином, и установил (1874) его кислотные свойства (впоследствии нуклеин Мишера был назван дезоксирибонуклеиновой к-той). В 1884 г. О. Гертвигом и Страсбургером (E. Strasburger) была выдвинута так наз. ядерная теория наследственности, согласно к-рой при оплодотворении происходит слияние ядер половых клеток и в результате этого наследственные признаки передаются потомкам. О. Гергвиг и его брат известный нем. биолог Гертвиг (R. Hertwig) считали, что материальным носителем наследственных признаков является нуклеин Мишера. Однако идея связи нуклеина с передачей наследственных признаков не получила дальнейшего развития, т. к. в этот период внимание ученых было сосредоточено на исследовании биохимии белков и установлении их важнейшей роли в процессах жизнедеятельности; к разработке этой идеи вернулись лишь в 40-х гг. 20 в.

Одним из центральных событий в естествознании 19 в. было создание клеточной теории (см.), принципиально изменившей многие представления в биологии и особенно в морфологических науках. Клеточная теория революционизировала биологию, стала научной основой исследования объектов живой природы. «Только со времени этого открытия,— писал Ф. Энгельс,— стало на твердую почву исследование органических, живых продуктов природы — как сравнительная анатомия и физиология, так и эмбриология. Покров тайны, окутывавший процесс возникновения и роста и структуру организмов, был сорван. Непостижимое до того времени чудо предстало в виде процесса, происходящего согласно тождественному по существу для всех многоклеточных организмов закону.» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 512).

Хотя еще в 17 в. Гук (R. Hooke, 1665), М. Мальпиги, Грю (N. Grew) ж А. Левенгук при микроскопировании наблюдали строение растений, идея всеобщности клеточного строения организмов стала распространяться лишь к началу 19 в. Одним из первых эту идею высказал Ж. Ламарк (1809).

К концу первой трети 19 в. под словом «клетка» стали понимать не только «строительный блок», не только морфологический, но и физиологический элемент организма, обладающий самостоятельным обменом веществ .

Англ. ботаник Броун (R. Browne, 1773—1858) в 1831 г. при микроскопическом изучении орхидей впервые обнаружил ядра клеток. Чешский ученый Я. Пуркинье один из первых (1825 — 1837) разработал учение о клеточном строении растений и животных. В 1838 г. нем. ботаник М. Шлейден предположил, что все части растений представляют собой сообщества клеток пли являются продуктом их жизнедеятельности. В 1839 г. вышел в свет знаменитый труд нем. биолога Т. Шванна, в к-ром были изложены основные положения клеточной теории. Открытие клетки как элементарной единицы, общей для растительных и животных организмов, вскрыло материальный субстрат единства органического мира и сыграло огромную роль в развитии диалектического взгляда на природу и процессы, происходящие в ней. Клеточная теория оказала огромное влияние на биологию и медицину, вызвав волну новых исследований, стимулировала развитие гистологии, эмбриологии, патологической анатомии, экспериментальной физиологии и медицины.

Отдельные факты и наблюдения, относящиеся к микроскопическому строению тех или иных органов, были сделаны еще в 17 —18 вв. (напр., описание почечных и селезеночных телец Мальпиги, открытие капсулы почечного тельца А. М. Шумлянским и др.). Однако рождение гистологии (см.) как самостоятельного раздела морфологии относят к началу 19 в. Франц. анатому и физиологу М. Ф. К. Биша принадлежит первая попытка систематизации тканей. В своей книге «Общая анатомия» (1801) он подразделил все многообразие известных в то время структур организма на 21 «систему». М. Биша считал, что ткани являются основными структурными и функциональными единицами жизни, носителями всех жизненных проявлений, в т. ч. патол, процессов, что каждому типу тканей присуща своеобразная функция (нервной — раздражимость, мышечной — сократимость и т. д.). Однако в связи с недостаточной изученностью функций и свойств отдельных структур организма М. Биша недостаточно четко дифференцировал ткани от органов. В число «систем» наряду с действительно тканевыми структурами он включал структуры органного характера (напр., артериальная, венозная, волосяная «системы»). Другая ранняя попытка систематизации структур, из которых состоят органы животного организма, принадлежит русскому анатому, создателю первой отечественной анатомической школы П. А. Загорскому (1802). Дальнейшее развитие гистологии было связано с клеточной теорией, явившейся основой для классификации тканевых структур. В 40-х гг. 19 в. предпринимаются попытки подразделить все многообразие растительных и животных тканей по гистогенетическому принципу (по типу превращения клеток). В 50—60-х гг. нем. гистологи Р. Келликер и Лейдиг (F. Leydig) создали первую морфофизиол. классификацию тканей, но без учета источника развития каждой ткани. В 1855 г. нем. гистолог и эмбриолог Р. Ремак показал, что новые клетки в составе тканей появляются только в результате деления предшествующих и что уже зародышевые клетки отличаются друг от друга по структуре; различно и взаиморасположение клеток, в ходе дальнейшего развития дающих начало определенным тканям. К концу 19 в. в связи с накоплением материалов, свидетельствующих о специфичности высокоорганизованных тканей животных и человека, возникающей в ходе онтогенеза и обусловленной филогенетически, нем. зоолог Геккель (Е. Haeckel, 1885) и франц. патогистолог Бар (L. Bard, 1886) предложили классифицировать ткани по генетическому принципу.

Большие успехи были достигнуты в изучении структуры и функции отдельных тканей и клеток. Крупный вклад в развитие гистологии животных и человека внесла пражская гистол, школа, созданная Я. Пуркинье, в разработку проблем нейрогистологии во второй половине 19 в.— русские гистологи и гистофизиологи — Ф. В. Овсянников, К. А. Арнштейн, И. М. Догель, А. С. Догель, В. М. Бехтерев, А. И. Бабухин и др. (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 вв.). Классические исследования в области частной гистологии и гистофизиологии были выполнены в конце 19 в. итал. гистологом К. Гольджи.

На прочный естественнонаучный фундамент встала эмбриология. В 19 в. была окончательно опровергнута концепция преформизма (см.) и получила естественнонаучное подтверждение теория эпигенеза (см.), возникли и успешно развивались эволюционная и экспериментальная эмбриология. Отечественный эмбриолог X. И. Пандер в 1817 г. сформулировал учение о зародышевых листках. Один из основателей современной эмбриологии К. М. Бэр впервые описал яйцо млекопитающих и человека (1827).

В классическом двухтомном труде «История развития животных» (1828—1837) он впервые проследил главные черты эмбриогенеза ряда позвоночных. Им было уточнено введенное X. И. Пандером представление о зародышевых листках как об основных эмбриональных органах и выяснена их последующая судьба. Из теоретических обобщений К. М. Бэра важнейшим является закон сходства зародышей разных классов позвоночных, особенно на ранних стадиях развития. Из этого закона вытекает положение о том, что ранее всего в развитии появляются свойства типа, затем класса, отряда и т. д., видовые и индивидуальные особенности обнаруживаются позднее всего. К. М. Бэр первый оценил по достоинству общебиол. значение эмбриологии. Существенное значение для прогресса эмбриологии позвоночных имели работы Р. Ремака, установившего, в частности, клеточное строение зародышевых листков (см.).

Фундамент эволюционной сравнительной эмбриологии, основанный на эволюционном учении Ч. Дарвина, заложили русские ученые И. И. Мечников и А. О. Ковалевский, имевшие многочисленных учеников и последователей как в России, так и за ее пределами. А. О. Ковалевский и И. И. Мечников установили, что развитие всех типов беспозвоночных проходит через стадию обособления зародышевых листков, гомологичных зародышевым листкам позвоночных. Этот факт лег в основу теории зародышевых листков А. О. Ковалевского (1871), согласно к-рой у всех многоклеточных животных основные системы органов закладываются в виде слоев клеток, что свидетельствует о единстве происхождения всех многоклеточных животных. Эта теория в дальнейшем послужила основой для гипотезы «гастреи» Геккеля и учения О. и Р. Гертвигов о происхождении и значении среднего зародышевого листка.

Параллельно развивались общая эмбриология и физиология развития. Регенерацию стали изучать еще в 18 в. Опыты по выяснению значения кислорода для развития организма ставил в 1820 г. французский естествоиспытатель Жоффруа Сент-Илер (E. Geoffroy Saint-Hilaire). В трудах К. М. Бэра, хотя он и не занимался экспериментами в области физиологии развития, весьма отчетливо видны физиологические тенденции при решении ряда проблем общей эмбриологии. Во второй половине 19 в. было немало эмбриологов, придерживавшихся физиол, направления, напр. В. Гис, О. Гертвиг и др. В конце 19 — начале 20 в. в эмбриологии стал широко применяться экспериментальный метод. Пионерами этого метода были Э. Пфлюгер, Ру (W. Roux, 1884— 1888), Шабри (L. Chabry, 1884), а в России — П. И. Митрофанов (Варшава), К. Н. Давыдов, Н. В. Насонов (Петербург) и др. (см. Эмбриология) .

В области анатомии человека мировое значение имеют анатомо-топографические исследования И. В. Буяльского и Н. И. Пирогова (см. ниже — Медицина в России в первой половине 19 в.), а также исследования П. Ф. Лесгафта и Д. Н. Зернова (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 вв.).

Большой вклад в изучение морфол. изменений при различных заболеваниях внес венский врач, чех по национальности, К. Рокитанский — автор фундаментального руководства по патол, анатомии (1842— 1846), по словам Р. Вирхова, «стяжавший славу Линнея патологичеческой анатомии». К. Рокитанский дал классическое описание макроскопической картины различных заболеваний. Будучи первым патологоанатомом, не занимавшимся непосредственно клин, деятельностью, он положил начало патол, анатомии как самостоятельной специальности. Сосредоточив внимание на изучении морфологического субстрата болезненных процессов, К. Рокитанский ежегодно вскрывал до 1800 и более трупов, что позволило ему статистически оценивать встречающиеся изменения и характеризовать ими определенные заболевания. Вместе с тем он стремился на основе секционного материала установить последовательность происходящих изменений, описать стадии патол, процесса, напр, при воспалении (гиперемия, инфильтрация, стаз и т. д.). В своем руководстве, как и в других работах, К. Рокитанский объяснял все болезненные явления с точки зрения гуморального учения о различных кразах (воспалительной, тифозной, туберкулезной, раковой и пр.). Кразы, по его мнению, возникали в результате «порчи соков», того или иного нарушения состояния белков и др. Эти взгляды были подвергнуты обоснованной критике, и в конце концов К. Рокитанский признал их несостоятельность.

В 1858 г. вышла знаменитая книга Р. Вирхова «Патология, основанная на теории ячеек» (Целлюлярная патология). Р. Вирхов первый применил теорию клеточного строения в изучении больного организма, причем принял ее в том виде, в к-ром она была сформулирована Т. Шванном, даже несколько углубив его механистические представления об абсолютной автономности отдельных клеток. Представлениям об абсолютной автономности жизненных явлений в клетке он остался верен до конца своей жизни. Р. Вирхов утверждал, что жизнь целого представляет сумму жизней автономных клеточных территорий, из которых каждая, отдельно взятая, обладает всей полнотой жизненных свойств. Формулируя теорию патологии, основанную на учении о клетке как исключительном материальном субстрате болезни, Р. Вирхов преследовал цель преодолеть односторонность гуморальной патологии (см.), сводившей сущность болезненных процессов к ненормальному смешению соков организма, и солидарных, в т. ч. «невристических», концепций, видевших причины заболеваний в изменениях плотных частиц и нарушениях нервной системы.

Естественнонаучной и методической основой целлюлярной патологии явились клеточная теория строения организмов и успехи микроскопической техники. Р. Вирхов положил в основу целлюлярной патологии следующие принципы: 1) клетка — конечный морфол, элемент всего живого, вне ее нет ни нормальной, ни патол, жизненной деятельности; 2) всякая клетка — из клетки; 3) любое живое существо является «клеточным государством» — суммой жизненных единиц, из которых каждая отдельно взятая содержит все необходимое для жизни; 4) в организме нет анатомического центра, руководящего деятельностью отдельных элементов; единство организма — не в кровеносной и нервной системах, не в том или другом пункте, напр, в мозге человека, а только в постоянно повторяющемся устройстве — в каждой клеточке; 5) каждая клетка сохраняет известную степень независимости и может претерпеть изменения, ограничивающиеся ею одною; 6) вся патология есть патология клетки; болезнь — местный процесс клетки при ненормальных обстоятельствах; 7) для каждого патол, продукта существует физиол, образец, и образование всякой патол, формы может быть сведено из предсуществовавших в организме образовательных процессов. По мнению Р. Вирхова, «все наши патологические сведения необходимо свести на изменения в элементарных частях тканей, в ячейках». Отсюда вытекал и его взгляд на болезнь лишь как на сумму местных анатомических изменений в тех или иных органах. Вся дальнейшая работа Р. Вирхова посвящена тому, чтобы показать, как все патол, явления подчиняются целлюлярному принципу. Для него, подобно тому, как жизнь многоклеточного организма является непосредственным результатом размножения и деятельности клеток, измененная «патологическая жизнь» должна была определяться деятельностью измененных клеток. Патол, процесс представляется ему, в сущности, не чем иным, как деятельностью клеток при ненормальных условиях.

Многочисленные ученики Р. Вирхова — Ф. Pеклингхаузен, Ю. Конгейм, Вейгерт (К. Weigert, 1845— 1904) и др.— продолжали изучение тех изменений, которые являлись в их глазах отражением реактивных изменений в жизни клеток, и провели ряд важных работ по проблемам опухолей и воспаления.

Теория Р. Вирхова, несомненно, сыграла положительную роль в развитии М.: она изгнала из патологии поиски «дурных и добрых сил», особых пластических веществ, которые, якобы, вызывают регенерацию и рождают опухоли. На смену описаниям болезненных процессов по внешнему виду, цвету, концентрации ткани, описаний, сдабриваемых рассуждениями о «силах», диатезах, кразах, пришло трезвое естественно-историческое наблюдение с помощью секционного ножа и микроскопа. «Онтологическое представление о болезни, как о самостоятельном паразитическом существе,— указывал известный нем. клиницист Цимссен (H. W. Ziemssen, 1829—1902),— преобразилось в руках Р. Вирхова в понятие физиологических процессов, протекающих при патологических условиях».

Ясная и последовательная теория Р. Вирхова произвела огромное впечатление в среде медиков-исследователей. Чрезвычайно выросла роль патологоанатомических вскрытий, ставших своеобразным «контролером» клиницистов. Широко развивалась сеть прозекторских, ставших обязательной частью каждой более или менее крупной б-цы во всем мире. Не случайно на стенах некоторых германских прозекторских появилась гордая надпись: «Mortui docent vivos» — «мертвые обучают живых».

С появлением целлюлярной патологии Р. Вирхова возникла необходимость детального изучения мельчайших изменений клетки и отдельных органов при различных заболеваниях. «Я утверждаю,— говорил Р. Вирхов, — что ни один врач не может правильно мыслить о болезненном процессе, если он не в состоянии указать ему место в теле». Этот локалистический подход вирховской школы господствовал в западноевропейских клиниках в течение второй половины 19 в. и сыграл большую роль в дифференциации клин. М., в расчленении ее на ряд все более и более удаляющихся друг от друга специальностей. На основе взгляда на организм как на федерацию автономных клеток клиника начинает изучать болезни отдельных систем, их специфическую диагностику и терапию (см. Внутренние болезни, Невропатология и другие клинические дисциплины).

Историческое значение теории Р. Вирхова определил С. П. Боткин в речи для Об-ва русских врачей (1881): «Анатомопатологические исследования Вирхова,—сказал он,— пополнявшиеся опытами над животными и клиническими наблюдениями, имели особенно важное значение для практической медицины: Вирхов выучил целые поколения врачей не ограничиваться одними гипотезами, а путем исследования искать истины. В этом-то, по моему мнению,. и заключается истинная заслуга Вирхова. Его окончательные выводы могут измениться, Целлюлярная теория может быть заменена новою, но путь исследования, указанный Вирховым, останется надолго открытым, с богатыми плодами в будущем».

Хотя Целлюлярная патология во многом способствовала изучению морфол, изменений при патол, процессах, выявлению их гистогенеза, развитию микроскопической анатомии и диагностики, Р. Вирхов и его последователи, выступая против «грубых механических и химических направлений в науке», противопоставляя им «более тонкую механику и химию клеточки», считали, что основой жизни является «сообщенная, производная сила, которую необходимо отличать от действующих наряду с нею собственно молекулярных сил». Перечисленные принципы свидетельствуют о том, что методологической основой целлюлярной патологии был вульгарный механистический материализм, сочетаемый с виталистическими, телеологическими и позитивистскими взглядами.

Справедливой критике подверглись «персонификация» клетки, представление об организме как о клеточной федерации, узкий локализм, недооценка роли гормональных и нервных факторов в развитии болезни, игнорирование взаимосвязи целостного организма с изменяющимися условиями внешней и внутренней среды. Так, И. М. Сеченов в диссертации «Материалы для будущей физиологии алкогольного опьянения» (1860) выдвинул несколько тезисов против этой теории: «Животная клеточка, будучи единицею в анатомическом отношении, не имеет этого смысла в физиологическом: здесь она равна окружающей среде — междуклеточному веществу» (6-й тезис). «На этом основании клеточная патология, в основе которой лежит физиологическая самостоятельность клеточки или по крайней мере гегемония ее над окружающей средою, как принцип, ложна. Учение это есть не более как крайняя ступень развития анатомического направления в патологии» (7-й тезис).

Серьезные возражения против некоторых положений теории Р. Вирхова высказывал в своем классическом труде «Начала общей военно-полевой хирургии» Н. И. Пирогов. С критикой ограниченности локалистических воззрений Р. Вирхова выступали и основоположники отечественной патол, анатомии А. И. Полунин и М. М. Руднев (о развитии патол, анатомии в России — см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 в.). Передовые деятели рус. клин. М., не умаляя значения местных изменений анатомической структуры и отдавая должное патологоанатомическому методу, отводили, однако, последнему роль лишь одного из звеньев в изучении сложного патол, процесса, заявляя, что наряду с нарушениями отправлений организма, зависящими от определенных анатомических изменений, наблюдаются еще и расстройства функц, характера из-за нарушения иннервации, что между изменением анатомической структуры и нарушением функции организма зачастую нет прямого параллелизма.

С. П. Боткин указывал, что изменение функций сердца сплошь и рядом не пропорционально анатомическим изменениям в самом сердце. Даже такой крайний исход болезни, как смерть, не всегда может быть объяснен найденными изменениями анатомической структуры в отдельных органах; необходимо принимать во внимание роль нервной системы в развертывании патол, процесса.

А. А. Остроумов нередко находил полное равновесие функций при резко выраженных пороках сердца и, наоборот, во многих случаях встречал чрезвычайное расстройство при незначительном анатомическом поражении. Р. Вирхов же упорно отрицал интегрирующую и регулирующую роль нервной системы, доказывая, что она не является «цельным снарядом», а, в свою очередь, состоит из клеток, из массы маленьких деятельных центров. «Характер и единство жизни,— писал Р. Вирхов,— должно искать не в том или в другом органе высшего организма, напр, в мозгу человека, а только в том определенном, постоянно повторяющемся устройстве, которое мы замечаем в каждом отдельном элементе — в ячейке. …судя по нашим анатомическим данным, нет нигде такого общего средоточия, которое бы явственно могло быть признано общим исходным пунктом различных родов деятельности организма». Р. Вирхов утверждал, что «многочисленные роды деятельности, зависящие от нервной системы, только в нашем сознании приводятся к единству», что научно нельзя возразить против возможности, что, кроме ощущаемого вещества, существует еще невесомое, если угодно нематериальное, эфирное, чисто духовное вещество, существенным свойством к-рого является сознание. В этом понимании сознания как стоящего вне всякой связи с деятельностью нервной системы сказывается идеалистическая сущность воззрений Р. Вирхова.

В терапии локалистический метод Р. Вирхова привел к стремлению повлиять на sedes morbi, к поискам леч. средств, влияющих не на самую сущность болезни или на весь организм, а только на больные клетки. Так возникло увлечение врачей чисто медикаментозной терапией, направленной часто лишь на один орган, без учета общего состояния организма и своеобразия действия одного и того же препарата при. различных условиях болезни.

С конца 19 в. многие западноевропейские клиницисты стали уже испытывать неуверенность в правильности терапии, основанной на локалистическом принципе. Цимссен говорил: «…современная терапия обращает слишком мало внимания на общую конституцию, на человека, взятого в целом, и его индивидуальность. В этом отношении, я полагаю, старые врачи стояли гораздо выше нас и достигали часто лучшего терапевтического результата, нежели мы, направляющие нашу терапию главным образом против местного расстройства». Одновременно патологи начали накапливать новые факты и сведения о процессах, происходящих в организме на ранней стадии болезни, до появления анатомических нарушений.

В самом конце 19 в. (1893) вышла книга крупного нем. патолога Креля (L. Krehl) «Патологическая физиология». Крель принадлежал к тому поколению врачей, к-рое выросло в период господства локалистического принципа. Однако в своей работе он, подобно Цимссену, подчеркивал, что врачи зашли слишком далеко в следовании целлюлярной патологии и что необходимо обращать все большее внимание на изучение изменений всего организма. Вопреки Р. Вирхову Крель признает существование болезней всего организма, к к-рым относится, по его мнению, большинство болезненных состояний человека.

К кризису локалистических представлений стали приводить и накапливающиеся со стремительной быстротой факты, полученные в результате гистологических и патологоанатомических исследований. Р. Вирхов считал, что жизнь заключается только в клетках, промежуточное вещество для него было только отбросом клеток.

Между тем изучение свойств промежуточного вещества, наблюдения над возникновением и дифференцировкой соединительнотканных волокон вне клеток показали, что промежуточное вещество обладает обменом, что оно способно к ассимиляции и сократимости. Под микроскопом стали обнаруживать неклеточные структуры. Непосредственную связь всех тканевых элементов животного организма стали приписывать протоплазматическим анастомозам или особым образом измененной протоплазме, отвергая клетку как морфол, единицу. Плазмодии и синцитии (не разделенная на клетки протоплазма) считают основными элементами живого, критика доходит до того, что ряд гистологов уже в 20 в. провозглашает крайнее мнение: «Клетка исчезла».

Возражения против локалистической теории одновременно начали накапливаться в связи с быстрым развитием учения о внутренней секреции. Представления о секретах, выделяемых непосредственно в кровь железами без выводного протока, сложилось прежде всего в результате наблюдений хирургов над отдаленными результатами (последствиями) операций. Ш. Броун-Секар, Мебиус (P. J. Mobius, 1853—1907) и др. первые опубликовали данные о значении щитовидной и половых желез. Вскоре наряду со щитовидной железой, надпочечными, половыми железами и придатком мозга были признаны важными для жизнедеятельности поджелудочная и паращитовидные железы. Так возникла новая форма гуморального учения — учение о внутренней секреции — эндокринология (см.). Решительно повернул назад к гуморализму нем. педиатр А. Черни. Вопреки господствующему учению, обязанному своим происхождением Ф. Гебре и Береншпрунгу (F. W. F. Barensprung, 1822—1865), что кожные заболевания являются чисто местными изменениями кожи, без глубоких поражений, А. Черни встал на старые позиции, отстаивая взгляд, что поражения кожи у детей большей частью являются следствием общего поражения организма на основе расстройства питания (экссудативный диатез).

Но еще до того, как клиника, патология, эндокринология и гистология стали обнаруживать ограниченность теории Р. Вирхова, Ф. Энгельс Вскрыл ее несостоятельность (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 14), показал ненаучность механистических взглядов Р. Вирхова (расчленение организма на отдельные части, без того, чтобы затем воссоздать его единство).

Экспериментальная физиология и медицина

Экспериментальная физиология и медицина возникли на основе достижений физики и химии, развития гистологии и разработки методики прямого исследования на живых существах путем систематически осуществляемых вивисекций. Эта «триада условий» сложилась лишь в начале 19 в., в значительной мере благодаря трудам А. Лавуазье, М. Биша и Ф. Мажанди.

Ф. Мажанди разрабатывал методику вивисекций и способствовал внедрению экспериментального метода в физиологию и патологию. К наиболее значительным его открытиям относятся: экспериментальное обоснование (1822) положения англ. физиолога Ч. Белла о распределении двигательных и чувствительных волокон в корешках спинномозговых нервов (закон Белла — Мажанди), доказательство трофического влияния нервной системы (на примере изменения роговицы после внутричерепной перерезки нервов, 1824), проницаемости тканей, стенок лимфатических и кровеносных сосудов, обнаружение феномена возвратной чувствительности в передних корешках спинного мозга. Эксперимент был у Ф. Мажанди обычным приемом не только научного исследования, но и преподавания. Он перенес эксперимент из лаборатории в аудиторию, пользуясь на лекциях животными, как химик реактивами, и демонстрируя слушателям эксперименты не только по физиологии, но и патологии. На его лекции стекались студенты и ученые из всех стран Европы, увозя к себе на родину новые подходы и методы физиол, исследования. Вместе с тем, бесспорно являясь одним из основоположников экспериментальной физиологии, Ф. Мажанди принадлежал к числу экспериментаторов-эмпириков, видевших основную задачу научного исследования в накоплении фактов и считавших, что лишь группировка фактов может раскрыть смысл полученных результатов эксперимента. Сам Ф. Мажанди отказывался выходить за пределы фактических данных и делать на основании серии экспериментов какие-либо обобщающие выводы.

Основатель нем. физиол, школы И. Мюллер четко поставил проблему усовершенствования физиологического эксперимента. «Я бы хотел,— писал он,— чтобы физиологические эксперименты давали такие же верные и точные результаты, как эксперименты физиков и химиков». Однако он сам еще не точно различал наблюдение и опыт.

Отличие эксперимента от наблюдения сформулировал К. Бернар. Это отличие, по его мнению, состоит в том, что наблюдение происходит в естественной обстановке, к-рой нельзя распоряжаться; экспериментирование же производится в условиях, вызываемых экспериментатором и изменяемых по его произволу. Со свойственной ему меткостью К. Бернар называл эксперимент «спровоцированным наблюдением». Являясь выдающимся экспериментатором, К. Бернар развивал в лекциях в College de France основы и задачи экспериментальной медицины. И. М. Сеченов в «Физиологии нервной системы» (1866) писал об исключительном интересе современников, который вызвал знаменитый сахарный укол К. Бернара (1849). Действительно, «сахарный укол» ознаменовал собой начало экспериментального изучения нервного влияния на процессы, происходящие в организме. К. Бернар выяснил роль поджелудочной железы в процессе пищеварения, обнаружил гликогенообразовательную функцию печени и экспериментально показал способность печени превращать гликоген в сахар, открыл много других новых фактов, относящихся к различным областям физиологии, биохимии, фармакологии и экспериментальной патологии. К. Бернар установил отношение эксперимента к эмпирии, исходя из того положения, что М. являлась сначала наблюдательной наукой. Он утверждал, что научная, или экспериментальная, М. не исключает ни эмпиризма, ни знакомства со средствами, которые практическая М. в течение столетий черпала в нем. Наблюдательная М., по его мнению, есть в основном выжидательная М. Экспериментальная же М., наоборот, явится М. активной, к-рая разрешит проблему действенного влияния на больного. В состав ее входят экспериментальная физиология, экспериментальная патология и экспериментальная терапия.

К. Бернар настаивал на возможности применения эксперимента в М. как науке биологической. Он активно полемизировал с теми учеными, которые утверждали, что жизнь никогда не подчинится экспериментальному детерминизму. Сознательно отказавшись от поисков первопричины жизненных явлений, поскольку «это дело не естествознания, а метафизики», К. Бернар утверждал, что существует одно только жизненное явление со своими материальными условиями, к-рое можно изучить и познать, и цель экспериментального метода состоит в том, чтобы отыскать отношения, связывающие какое-либо явление с ближайшей причиной, анализировать и разобщать явления, чтобы сводить их к отношениям все более и более простым. Защищая эксперимент, К. Бернар отводил возражения многих ученых, считавших, что данные, обнаруженные на животных, не могут быть перенесены на человека, т. к. болезни связаны с диатезами, конституцией, у больного могут быть идиосинкразии, чего никогда не получить экспериментированием, т. е. те самые возражения, которые в осторожной форме высказал еще в 18 в. геттингенский профессор фармакологии Мюррей в ответ на опыты А. Галлера, принесшего в жертву, по его собственному выражению, «гекатомбы животных». К. Бернар на основе своих многочисленных опытов имел право утверждать, что как жизненные элементы одинаковы у всех живых существ, так и свойства их подчиняются одинаковым законам. Вивисекционный метод К. Бернара в руках его школы последовательно открыл путь к изучению не только нормальных функций организма, но и причин патол, изменения этих функций.

К. Бернар непрерывно на протяжении десятилетий заявлял, что патология больного и физиология здорового есть две стороны физиологии человека. В одной из своих лекций он утверждал, что патол, состояния есть лишь изменение нормального состояния и поэтому наши знания в области патологии будут увеличиваться по мере того, как будет успешно развиваться физиология, изучающая здорового человека. В 1869 г. он мог уже с гордостью заявить, что его опыты позволили сблизить нек-рое количество патол, и физиол, явлений и показать, что в основном одни и те же законы управляют как теми, так и другими. Устанавливая единство физиологии в приложении к здоровому и больному состоянию, К. Бернар заявлял вместе с тем, что клиника должна обязательно быть основой М. Больной является объектом изучения для врача, и именно клиника знакомит с ним. Физиология же приходит потом лишь для объяснения того, что наблюдается в клинике. К. Бернар считал, что лаборатория нужна врачам так же, как химикам или физикам. «Медицина есть наука экспериментальная, — говорил К. Бернар,— и врач должен по выходе из больницы спуститься в свою лабораторию и постараться выяснить при помощи экспериментирования встретившиеся ему вопросы патологии… Настоящая медицинская проблема — в больном и в болезни; это первое, что надлежит знать. Следовательно, клиническое наблюдение предшествует и подчиняет себе экспериментальные исследования». Врач должен стремиться к воспроизведению болезненных состояний в опыте,— вот в каком смысле К. Бернар говорил, что врач-экспериментатор есть врач будущего.

К. Бернар не закрывал глаза на трудности, которые предстояло преодолеть в развитии экспериментальной М. Они прежде всего связаны с крайней сложностью явлений жизни и со значительным количеством материалов, аппаратов и приборов, необходимых для того, чтобы подойти к анализу явлений жизни. Он был твердо убежден и в том, что экспериментальный метод первый позволит изучить «повальные болезни» растений и животных и сделать лечение их научным. Можно высказать предположение, что эти мысли К. Бернара были навеяны деятельностью JI. Пастера, с к-рым он был близко знаком, за работами к-рого внимательно следил и в известной степени в них участвовал.

В 19 в. экспериментальные методы широко проникли в физиологию и медицину. Нем. физиолог И. Мюллер успешно осуществил серию экспериментальных исследований по физиологии органов чувств и голосового аппарата человека. Однако в своих выводах он придерживался концепции так наз. специфической энергии органов чувств. Такие взгляды нельзя квалифицировать иначе как физиологический идеализм. Между тем объективные результаты физиол. исследований И. Мюллера закладывали фундамент материалистического понимания жизненных функций. Нем. анатом и физиолог Э. Вебер, изучая кожную чувствительность, установил в 1839 г., что для того чтобы интенсивность ощущения изменилась, раздражение должно увеличиться или уменьшиться на определенную достаточно постоянную величину. Это открытие послужило основой для разработки основного психофизиол, закона (Вебера — Фехнера закон), выражающего количественное отношение между раздражением и ощущением (см.). Э. Вебер открыл также в 1829 г. явление латерализации ощущения звука, используемое в качестве метода дифференциальной диагностики между заболеванием звукопроводящего и звуковоспринимающего аппарата.

19 в. ознаменовался успехами в изучении функций ц. н. с. Франц. физиолог М. Флуранс открыл (1822) в продолговатом мозге дыхательный центр, сформулировал понятие о пластичности нервных центров и установил, что большие полушария головного мозга играют ведущую роль в регуляции произвольных движений. Однако М. Флуранс ошибочно считал, что между отдельными участками больших полушарий нет функц, различий. Дальнейшему изучению роли различных отделов ц. н. с. в регуляции физиол, функций способствовало широкое применение метода экстирпации (удаления) различных участков головного мозга. Исходным пунктом многочисленных исследований локализации функций в коре больших полушарий головного мозга явились опыты нем. ученых Фрича (G. Fritsch, 1838— 1891) и Гитцига (E. Hitzig, 1838— 1907), показавших возможности прямого раздражения коры больших полушарий и открывших при помощи этого метода моторные зоны головного мозга (1870). В отличие от М. Флуранса и его сторонников Фрич и Гитциг выступили с теорией «узкой» локализации функций головного мозга. Нем. физиолог Гольтц (F. Goltz, 1834—1902) впервые произвел экстирпацию у собаки больших полушарий головного мозга (после чего она жила в течение 18 мес.) и положил начало представлению о том, что большие полушария головного мозга — орган приспособления животного организма к окружающей среде. Опытами с экстирпацией отдельных участков головного мозга Гольтц доказал ограниченность представлений как М. Флуранса, так и Гитцига.

С помощью локального электрического раздражения и электрофизиол. методики была определена локализация первичных и вторичных сенсорных зон. Крупным открытием, сделанным М. Флурансом (1830), Брейером (J. Breuer), И. Ф. Ционом (1874) и др., было обнаружение рецепторной функции вестибулярного аппарата и полукружных каналов и установление их роли в пространственной ориентации организма и поддержании равновесия тела. Большой вклад в развитие электрофизиологии и разработку электрофизиол, методов исследования внесли Э. Дюбуа-Реймон, Э. Пфлюгер, Р. Кейтон, Ю. Бернштейн, Б. Ф. Вериго, Э. Марей, В. Я. Данилевский, H. Е. Введенский.

Выдающиеся исследования по физиологии ц. н. с. выполнены отечественными учеными. А. М. Филомафитский и И. Т. Глебов положили начало экспериментальному преподаванию физиологии в России (см. ниже — Медицина в России в первой половине 19 в.). И. М. Сеченов обосновал рефлекторную природу сознательной и бессознательной деятельности, показал, что в основе психических процессов лежат физиол, процессы, открыл явления центрального торможения, суммации в нервной системе, наличие ритмических биоэлектрических процессов в ц. н. с. Многочисленные ученики и последователи И. М. Сеченова работали в различных областях экспериментальной физиологии: H. Е. Введенский, А. Ф. Самойлов, И. Р. Тарханов, Б. Ф. Вериго, В. Ю. Чаговец — в области нейро- и электрофизиологии, М. Н. Шатерников — в области физиологии трудовых процессов и обмена веществ, Н. П. Кравков — в области экспериментальной фармакологии и т. д. В 80—90-х гг. блестящие экспериментальные исследования по физиологии кровообращения и пищеварения выполнены И. П. Павловым (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 в.).

Больших успехов достигло изучение функций кровеносной, дыхательной, пищеварительной, экскреторной систем. Открытие исключительной важности сделали нем. ученые братья Вебер (Е. Weber, 1795 — 1878; Е. Weber, 1806—1870), обнаружившие торможение сердцебиения при раздражении блуждающего нерва (1845). К. Бернар доказал существование сосудосуживающих (1851) и сосудорасширяющих нервных волокон. Англ. физиологи Гаскелл (W. Н. Gaskell, 1847—1914) и Дж. Ленгли в конце 19 — начале 20 в. заложили основы современных представлений о функциях вегетативной нервной системы (см.).

Нем. физиолог К. Людвиг изобрел кимограф (1847), поплавковый манометр для регистрации кровяного давления, кровяные часы для регистрации скорости кровотока (совместно с И. М. Догелем) и пр. В 1866 г. совместно с И. Ф. Ционом открыл депрессорный нерв, раздражение центрального конца к-рого рефлекторно вызывает расширение кровеносных сосудов и снижение кровяного давления. Исследуя деятельность слюнных желез, доказал наличие секреторных нервов.

Франц. физиолог Э. Марей разработал графический метод регистрации физиол, функций, создал ряд оригинальных приборов, автоматически записывающих движения животных и их органов, пневматическую капсулу, сфигмограф и кардиограф, миограф и др., впервые применил фотографию для регистрации движений человека и животных. Это позволило ему обнаружить состояние рефрактерности на сердце (1876), глубже разработать теорию кровообращения и внести уточнения в характеристику двигательных функций организма.

Итал. физиолог А. Моссо с помощью изобретенных им приборов для изучения кровенаполнения органов (плетизмографа, гидросфигмографа) и весов особой конструкции, позволивших регистрировать изменения гемодинамики, изучил состояние сердечно-сосудистой системы при невыключенном дыхании, при проявлении эмоций и во сне. Предложенные им эргограф и миотонометр позволили изучать проблемы утомляемости организма, влияние различных физических и психических состояний человека на мышечную работу. Ряд его исследований посвящен физиологии спорта.

В конце 19 в. вошли в обиход физиол. лабораторий методы хрон, экспериментирования с применением хирургической техники, позволившие изучать в течение длительного времени функции животного, находящегося в нормальных для него условиях существования. Нем. физиолог и гистолог Р. Гейденгайн разработал (1879) операцию создания искусственного изолированного желудочка из фундальной части желудка подопытного животного и впервые в условиях эксперимента наблюдал секрецию чистого желудочного сока. Он показал, что секреторные нервы обусловливают выведение пищеварительными железами жидкой фракции, а трофические нервы вызывают изменение концентрации. Изучая мо-чеобразование в почке, Р. Гейденгайн опроверг существовавшую ранее точку зрения на процессы всасывания как на чисто физико-химические явления и указал на существенную роль физиол, активности почечного эпителия. Он выдвинул представление о секреторной функции канальцевого эпителия почек и создал «секреторную» теорию продуцирования лимфы. В конце 19 — начале 20 в. И. П. Павлов использовал хрон, эксперимент с наложением на желудок собаки фистулы (операция впервые выполнена русским хирургом В. А. Басовым, 1842) для исследования физиологии пищеварения.

Одним из первых экспериментаторов в духе К. Бернара в клинике явился нем. терапевт Л. Траубе. Его труды свидетельствуют не только о большой наблюдательности, но и об умении провести тонкий эксперимент. Так, напр., он писал: «Основываясь на результате моих опытов, я должен принять, что в блуждающих нервах проходят от легкого к продолговатому мозгу волокна, возбуждение которых вызывает вдыхательные движения, и я утверждаю далее, что всякое увеличение частоты дыхания происходит вследствие возбуждения этих волокон». И. П. Павлов на основании своих исследований с перерезкой у собаки обоих блуждающих нервов склонялся к мысли, что Л. Траубе был чрезвычайно близок к пониманию причины смерти животных при этой операции. Другим крупным клиницистом, уделявшим особое внимание эксперименту в клинике, был С. П. Боткин (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 в.).

Стремление К. Бернара поставить экспериментальную М. на службу терапии начало приносить плоды еще при его жизни. Так, Э. Пфлюгер в своей ранней работе «Об электро-тонусе» (1859) заложил основы электродиагностики и электротерапии целого ряда нервных заболеваний.

Э. Пфлюгер — «этот точный, широкий и страстный ум», по характеристике И. П. Павлова,— был блестящим мастером эксперимента и положил начало важной отрасли современной биологии — экспериментальной эмбриологии. Развитие экспериментальной фармакологии связано с именами Р. Бухгейма, Н. П. Кравкова и др., экспериментальной гигиены — М. Петтенкофера, К. Фойта, М. Рубнера — в Германии, А. П. Доброславина — в России и др.

Проблемы происхождения жизни. Развитие микробиологии и иммунологии

Со времен Аристотеля и до наших дней медицину и биологию интересовал вопрос «о самопроизвольном зарождении», вернее,— о первоначальном возникновении жизни на Земле. В середине 18 в. англ. естествоиспытатель Дж. Нидхем заявил, что ему удалось экспериментально подтвердить возможность самозарождения, причем его опыты получили признание со стороны франц. натуралиста Бюффона (G. L. L. de Buffon, 1707 — 1788). В 1765 г. итал. ученый Спалланцани (L. Spallanzani) выступил с опровержением результатов Дж. Нидхема. Он повторил опыты в герметически закрытых сосудах, которые подвергал кипячению, и не получил при этом никаких инфузорий, грибков, водорослей. Но опыты Спалланцани оказались недостаточно убедительными для сторонников теории самопроизвольного зарождения (гетерогенистов). В 30-х гг.

19 в. нем. ученый Шультце (М. J. S. Schultze, 1825—1874) сделал ряд опытов, пропуская воздух через серную к-ту. В 1837 г. Т. Шванн произвел подобные опыты, пропуская воздух через раскаленную трубку. В обоих случаях не было обнаружено никаких даже самых элементарных организмов. Несколько лет спустя Ю. Либих заявил, что допускает возможность осуществления в лаборатории синтеза всех органических соединений. Однако он категорически отрицал историческое возникновение вещества, способного к жизнедеятельности. Он полагал, что органическая жизнь так же изначальна, как углерод и его соединения. В своих «Письмах о химии» (1844) Ю. Либих, признавая возможность извечного существования жизни, выдвинул гипотезу о занесении жизни на Землю из мирового пространства. Критикуя позицию Ю. Либиха, Ф. Энгельс отмечал, что и простейшие углеродные соединения CO2 и CH4 вечны не в том смысле, будто они существуют во все времена и более или менее повсеместно, а в том, что они возникают постоянно из своих элементов и постоянно снова разлагаются на те же элементы. Что касается белка, то он, по словам Ф. Энгельса, «…самое неустойчивое из всех известных нам соединений углерода» (К. Маркс и Ф. Энгeльс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 615).

В 1855 г. появилась статья Р. Вирхова «Целлюлярная патология», в к-рой он доказывал, что никакого самопроизвольного образования клетки из неорганической массы (бластемы) не происходит. Клетки могут образоваться только из других клеток путем их размножения, что и обусловливает непрерывное последовательное развитие ткани. В 1858 г. Р. Вирхов еще раз вернулся к этому вопросу в своем труде «Целлюлярная патология» и заявил, что никакое развитие не начинается de novo и что, следовательно, в истории развития отдельных частей необходимо отвергнуть возможность самопроизвольного зарождения, как и в развитии целых организмов.

Казалось, что вопрос о самопроизвольном зарождении исчерпан. Однако в конце 1858 г. франц. натуралист Пуше (F. A. Pouchet) выступил с заявлением, что проведенные им исследования и опыты доказывают самопроизвольное зарождение. В связи с этим Парижская академия наук в марте 1859 г. предложила для конкурса следующий вопрос: «Попытайтесь путем тщательного проведения опытов пролить новый свет на проблему так называемого самопроизвольного зарождения».

С 1857 г. начались исследования Л. Пастера о брожении. Целым рядом остроумных и точных опытов Л. Пастер выяснил зависимость процессов брожения от специфических микробов. Изучение маслянокислого и уксуснокислого брожения привело к открытию важного в микробиологии факта: наличия аэробных и анаэробных бактерий. Л. Пастер поставил ряд опытов, которые доказывали, что в условиях обеспложенного воздуха никаких живых существ в герметически закрытых сосудах не возникает. В феврале 1860 г. в «Трудах» Академии наук уже появились его «Опыты над так называемым самопроизвольным зарождением», в которых было полностью опровергнуто примитивное и вульгарное представление о самопроизвольном зарождении. В 1861 г. Л. Пастер провел контрольные опыты в горах (у подножия их, на высоте 850 и 2000 м, почти у границы вечных снегов) и установил повсеместное в атмосфере существование зародышей, колеблющееся, однако, в количественном отношении в зависимости от высоты местности. В 1862 г. результаты этих опытов были опубликованы. Парижская академия наук присудила основную премию Л. Пастеру, а часть премии с похвальным отзывом — нем. ботанику де Бари (Н. А. De Вагу, 1831 — 1888) за его работу «Исследование о развитии некоторых грибков-паразитов». Де Бари отвергал возможность не только зарождения из воздуха простейших носителей жизни, но и возникновения чужеродных болезненных образований, не свойственных организации того или иного растения.

Однако работы Л. Пастера, отрицавшие самопроизвольное зарождение, вызвали негативную реакцию со стороны ряда прогрессивных деятелей общественной мысли, причем этому в значительной мере способствовал сам Л. Пастер своими публичными выступлениями в духе клерикализма, в которых он обвинял сторонников теории о самопроизвольном зарождении (гетерогенистов) в материализме и атеизме. Исчерпывающую критику теории о самопроизвольном зарождении и оценку значимости опытов Л. Пастера дал Ф. Энгельс в «Диалектике природы»: «Предположение, что новые живые организмы могут возникнуть из разложения других организмов, относится по существу к той эпохе, когда признавали неизменность видов … Но подобное допущение идет решительно вразрез с современным состоянием науки … Но с тех пор как нам стали известны бесструктурные монеры, становится нелепостью пытаться объяснить возникновение хотя бы одной-единственной клетки прямо из мертвой материи, а не из бесструктурного живого белка … Опыты Пастера… важны, ибо проливают много света на эти организмы, их жизнь, их зародыши и т. д.» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 611—612). Ф. Энгельс как бы подчеркнул, что нельзя из опытов Л. Пастера делать вывод, будто материалистическое учение о происхождении живого из неживого — не научно.

После опытов Л. Пастера вопрос о самопроизвольном зарождении был снят с повестки дня биол, исследований. Однако проблема возникновения жизни на Земле продолжала интересовать ученых, причем центральным вопросом этой проблемы стал вопрос о возможности происхождения живого из неживого. Несмотря на многочисленные факты синтеза органических веществ из неорганических, Л. Пастер такую возможность исключал. Исключал ее и Г. Гельмгольц, который в связи с отрицанием теории о самопроизвольном зарождении выдвинул (1871) гипотезу о занесении на Землю зародышей жизни из других миров.

В 90-х гг. 19 в. русский микробиолог С. Н. Виноградский открыл нитрифицирующие бактерии и обнаружил их способность образовывать специфические составные части живого вещества из среды, лишенной сахара и содержащей только те вещества, которые могли существовать на Земле до появления на ней жизни. Исследования С. Н. Виноградского вызвали предположение, что первые обитатели Земли могли принадлежать к открытой им группе микробов. Путеводным маяком в разрешении трудной проблемы возникновения жизни на Земле служит критика Ф. Энгельсом теории извечности жизни и его утверждение, что она возникла в результате длительной эволюции вещества и является лишь определенным этапом исторического развития материи. Ф. Энгельс был уверен в возможности в будущем благодаря достижениям химии искусственного синтеза белковых тел, причем «… подобные тела должны в лучшем случае обладать формой самых грубых монер — вероятно даже еще гораздо более низкими формами…» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 616). По мнению Ф. Энгельса, эти белковые комочки, несомненно, обнаружат явления жизни и будут совершать обмен веществ.

Вскоре после опытов Пастера выяснилось, что они, кроме доказательства несостоятельности теории о самопроизвольном зарождении, имели огромное практическое значение для развития М. В 1867 г. англ. хирург Дж. Листер произнес в Дублине речь о разработанной им противогнилостной повязке и о новом способе хирургического лечения ран, в к-рой указал: «Исследованиями JI. Пастера установлено, что гнилостные свойства атмосферы обусловливаются не кислородом или другими какими-либо газами, а самыми маленькими организмами, взвешенными в воздухе и деятельными вследствие их жизнеспособности. Только теперь кажется мне возможным оградить повреждения от разложения при помощи повязки, составные части которой могли бы уничтожить жизнь этих микроскопических организмов». В том же 1867 г. было помещено первое сообщение Дж. Листера на эту тему в журнале «Lancet», а спустя несколько лет в посвящении Л. Пастеру своего труда по антисептике он писал: «… только Ваши воззрения служили основами, давшими мне возможность довести антисептику до благополучного результата».

Не исключено, что именно метод Дж. Листера вызвал интерес Л. Пастера к М. В этой области Л. Пастером были выполнены классические исследования, послужившие основой мед. микробиологии (см.) и учения об иммунитете (см.). Исследуя выделенного им в 1880 г. возбудителя куриной холеры, Л. Пастер обнаружил, что введение ослабленной культуры этих микробов птицам не вызывает их гибели и в то же время делает их невосприимчивыми к болезни.

Это открытие привело Л. Пастера к разработке метода предохранительных прививок, которые явились эффективным средством борьбы с различными заразными болезнями. В 1881 г. Л. Пастер получил вакцину против сибирской язвы (оригинальный метод изготовления сибиреязвенной вакцины независимо от Л. Пастера был разработан русским ученым Л. С. Ценковским). В 1885 г. Л. Пастер осуществил первые прививки против бешенства. Большое теоретическое и практическое значение исследований в области общей и мед. микробиологии привело к организации в 1888 г. специального научно-исследовательского ин-та в Париже (Пастеровский ин-т), первым директором к-рого стал Л. Пастер. Выдающееся место в деятельности ин-та занимали русские ученые во главе с И. И. Мечниковым.

Наряду с трудами Л. Пастера и И. И. Мечникова громадную роль в развитии микробиологии сыграли исследования Р. Коха. Пользуясь изобретенными им способами окраски и культивирования микробов, он открыл в 1882 г. возбудителя туберкулеза (палочку Коха). Р. Кохом выполнены также классические исследования по изучению сибирской язвы. Р. Кох и его ученики выдвинули этиологическое учение, согласно к-рому только микроб, место его проникновения в организм человека, его количество и вирулентность определяют возможность возникновения и дальнейшее развитие, течение и исход инф. процесса. Однако Р. Кох не учитывал социальные причины заболевания (напр., туберкулеза), игнорировал значение реакции макроорганизма и его роль в инф. процессе.

Микробиология получила развитие во многих странах. Были открыты возбудители многих инф. болезней.

Еще до работ Л. Пастера и Р. Коха итал. ученый Ф. Пачини (1854) выделил возбудителя азиатской холеры, Ф. Брауэллъ в Дерпте (Тарту), франц. ученый Давен (С. J. Davaine) обнаружили в крови животных и человека палочковидные микроорганизмы при сибирской язве (1855—1856), нем. ученый Обермейер (О. H. F. Obermeier) в 1868 г. открыл возбудителя возвратного тифа — спирохету, русский ученый Ф. А. Леш в 1875 г.— возбудителя амебной дизентерии, А. Нейссер в 1879 г.— гонококк, Г. Гансен в 1874 г. описал бациллу проказы, Клебс (Т. A. E. Klebs) и Ф. Леффлер в 1883—1884 гг. выделили палочку дифтерии, русский ученый О. В. Петерсен в 1887 г. описал возбудителя мягкого шанкра. А. Лаве ран установил (1880), что возбудителем малярии является не бактерия, а простейшее — плазмодий. Лейкарт (К. G. F. R. Leuckart) заложил основы паразитологии. К. Финлей доказал, что переносчик вируса желтой лихорадки — комар Aedes aegypti.

На рубеже 19—20 вв. были совершены открытия, способствовавшие успехам в изучении малярии и борьбе с ней. В 1895—1897 гг. англ. врач Р. Росс открыл в Индии переносчика малярийных паразитов. В дальнейшем (1910) он сформулировал принципы борьбы с малярией. Итал. ученый Дж. Грассии (1901 — 1903) детально описал развитие малярийных паразитов в организме самок комаров.

Видную роль в развитии отечественной микробиологии и эпидемиологии наряду с работами И. И. Мечникова, Л. С. Ценковского сыграли исследования Г. Н. Мин ха и О. О. Мочутковского, которые, привив себе кровь больных сыпным и возвратным тифом, впервые установили заразительность крови больных и обосновали возможность передачи этих болезней кровососущими насекомыми.

Г. Н. Габричевский (1892) первым начал преподавать бактериологию, разработал методику изготовления и применения противодифтерийной сыворотки, предложил вакцинацию против скарлатины [позднее подтверждено и вновь предложено супругами Дик (G. F. Dick, G. R. H. Dick) в США]. Вместе с H. Ф. Гамалеей И. И. Мечников в 1886 г. организовал бактериологическую и антирабическую лабораторию. Это было второе в мире научно-исследовательское учреждение бактериол. профиля. Значительную роль в развитии отечественной микробиологии и эпидемиологии сыграл Ин-т экспериментальной медицины, в к-ром сложилась крупная школа отечественных микробиологов: С. Н. Виноградский, В. И. Исаев, Д. К. Заболотный и др. (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 в.).

Успехи микробиологии были столь очевидны, что вторая половина 19 — начало 20 в. вошли в историю медицины как «бактериологическая эра», эра открытия нового мира микроорганизмов и понимания их роли в патологии человека. Увлечение бактериологией захватило широкий круг практических врачей почти всех специальностей. В связи с расцветом бактериологии в этот период механистическое понимание причинности нашло проявление в монокаузализме — направлении мышления, резко переоценивавшем роль бактериальных возбудителей в этиологии и патогенезе заболеваний.

Внимание исследователей, поглощенное поисками и изучением возбудителей болезней, было отвлечено от изучения реактивности организма, многообразия его ответов на действие внешних факторов. Абсолютизация величайших открытий бактериологии и механическое представление о причинности привели к тому, что представления монокау зал истов постоянно входили в противоречия с мед. практикой, оставляя многие факты без объяснения, смыкаясь в конечном счете с фатализмом. Многие видные представители М., особенно клиницисты и гигиенисты, выступали с резкими возражениями против недооценки роли условий окружающей среды, в т. ч. социальных условий жизни, в этиологии заболеваний. Вместе с тем открытия патогенных микроорганизмов сопровождались изысканием методов микробиологической диагностики, специфической профилактики и терапии. Они позволили выяснить источники инфекций, пути их распространения, разработать систему научно обоснованных противоэпид, мер. Таким путем была установлена непосредственная связь бактериологии с клиникой инф. болезней и эпидемиологией.

Большое значение для развития эпидемиологии в 19 в. имела деятельность нем. ученых Р. Коха и М. Петтенкофера (1818—1901). В вопросе о путях распространения холеры и брюшного тифа они стояли на противоположных позициях. Р. Кох и его последователи (К. Флюгге и др.) считали, что передача кишечных инфекций происходит преимущественно через питьевую воду. М. Петтенкофер развивал так наз. почвенную, пли локальную, теорию: преобладающее значение он приписывал состоянию и уровню почвенных вод в данной местности. В связи с этим расхождением резко различались предлагавшиеся ими и их сторонниками мероприятия против эпидемий.

В 1892 г. русский ученый Д. И. Ивановский установил наличие фильтрующихся вирусов, являющихся причинами болезни наряду с видимыми в микроскоп микробами. Это дало начало новой отрасли науки — вирусологии (см.), к-рая получила бурное развитие в 20 в.

На основе работ Пастера и Р. Коха началось развитие учения о «защитных силах» организма против заразных болезней. С разработкой проблем инф. иммунологии связано открытие многих факторов принципиального значения и установление закономерностей, которые не потеряли своей ценности и до нашего времени. Внимание исследователей прежде всего было обращено на изучение причин, обусловливающих иммунитет после прививок. Создаются гипотезы и теории иммунитета. И. И. Мечниковым (1883) была создана первая экспериментально обоснованная фагоцитарная теория иммунитета, согласно к-рой фагоциты обеспечивают невосприимчивость организма к микробу, а после перенесения заболевания усиливают свою активность (см. Фагоцитоз).

Одновременно с клеточной теорией иммунитета начинает разрабатываться гуморальное направление, к-рое главную роль в защите от инфекции отводит жидкостям, сокам организма, содержащим вещества, нейтрализующие микробы и их яды. Бактерицидные свойства сыворотки крови стали известны благодаря работам Й. Фодора (1887) и Дж. Наттолла (1888) и особенно после исследований Г. Бухнера (1889), открывшего комплемент (см.), и Э. Беринга (1890), получившего антитоксины к дифтерийному и столбнячному токсинам. Грубер и Дархем (М. Gruber, H. E. Durham, 1896) получили антитела, агглютинирующие бактерии, Р. Пфейффер и В. Й. Исаев (1894) — антитела, лизирующие холерные вибрионы, а Краус (R. Kraus, 1897) — преципитины к белкам бактерий тифа, холеры и чумы. Ж. Борде (1895) установил, что в реакции бактериолиза принимают участие два вещества. Первое вещество было раньше изучено Г. Бухнером и названо им и Ж. Борде алексином, П. Эрлихом — комплементом, а И. И. Мечниковым — цитазой. Второе вещество, открытое Ж. Борде и необходимое для реакции бактериолиза, также получило различные названия: «сенсибилизирующее вещество» (Ж. Борде), «фиксатор» (И. И. Мечников), «амбоцептор» (П. Эрлих). Понятие «антиген» было введено Дейчем (L. Deutsch, 1899) и с тех пор остается общепринятым.

На протяжении длительного времени велась оживленная научная дискуссия между сторонниками клеточного и гуморального иммунитета. Первое направление возглавлял И. И. Мечников, теорию гуморального иммунитета особенно плодотворно развивал П. Эрлих. На первых порах казалось, что оба эти направления находятся в резком противоречии друг с другом. Дальнейший ход развития науки, однако, показал, что между клеточными и гуморальными факторами иммунитета существует тесное взаимодействие. Признанием ценности этих двух теорий явилось одновременное присуждение в 1908 г. основоположнику клеточной теории иммунитета И. И. Мечникову и основоположнику гуморальной теории П. Эрлиху Нобелевской премии.

До начала 20 в. работы в области иммунологии были направлены гл. обр. на раскрытие механизмов невосприимчивости (иммунитета) к инф. заболеваниям. Успехи, достигнутые в разработке проблем инф. иммунологии, внесли неоценимый вклад в специфическую диагностику, профилактику и терапию инф. болезней и создали необходимый теоретический фундамент для развития общей иммунологии. Однако дальнейшие исследования показали, что иммунология охватывает более широкий круг проблем, далеко выходящий за рамки науки о невосприимчивости к инф. болезням. Огромная заслуга И. И. Мечникова в развитии иммунологии состоит в том, что он придал ей общебиол. направление и показал, что иммунологические закономерности являются закономерностями общебиологическими и не ограничиваются инф. патологией. И. И. Мечников считал, что фагоцитарный процесс — не только борьба с инфекцией, он видел в нем и другие функции, напр, освобождение организма от погибших собственных клеток, участие в процессах питания, атрофии и др. Исследования И. И. Мечникова устанавливали взаимоотношения между иммунологией и биологией, физиологией и патологией.

Многими исследователями были получены доказательства, что и гуморальные факторы иммунитета направлены не только на нейтрализацию микробов и продуктов их жизнедеятельности, но и на все другие чужеродные антигенные вещества, парентерально поступившие в организм. П. Эрлих (1891) получил антитоксины к ядам растений, Ж. Борде (1898) — агглютинины и лизины к эритроцитам, Ф. Я. Чистович (1899) — преципитины к белкам животного происхождения, И. И. Мечников (1900) — антитела по отношению к лейкоцитам. К. JIандштей-нер (1889), И. И. Мечников (1900) и Е. С. Лондон (1901) сообщили о получении антител, парализующих движение сперматозоидов.

То обстоятельство, что введение в организм не только патогенных микробов, но и сравнительно индифферентных для него клеток, напр, эритроцитов, приводит к образованию антител, служило подтверждением взглядов И. И. Мечникова на иммунитет как на общебиол. реакцию, присущую организму, а не как на специальную функцию защиты от инфекций. Для развития неинфекционной иммунологии большое значение имели работы Ж. Борде (1898), И, Эрлиха, Ю. Моргенрота (1899, 1900), Дунгерна (E. W. Dungern, 1899) и К. Ландштейнера (1899) по получению гетеро- и изоиммунных гемагглютининов и гемолизинов. Эти исследования послужили исходным пунктом для изучения нормальных (естественных) изогемагглютининов человека.

Борьба материализма и идеализма в медицине

«Идеализм для естествоведения ничего не сделал» — указывал А. И. Герцен, имея в виду гл. обр. шеллингеанскую натурфилософию. Далее А. И. Герцен уточняет, что все успехи естествознания были вне натурфилософии. Эти полемические высказывания А. И. Герцена в целом несомненно справедливы, хотя основная идея шеллингеанской натурфилософии — единство и усложнение природы, обусловленное неким разумным началом,— сыграла в биологии известную положительную роль, натолкнув естествоиспытателей на ряд открытий и продуктивных концепций. Напр., Гете (J. W. Goethe) обосновал идею о метаморфозе органов у растений, говорил о единстве «плана строения» всех животных; Окен (L. Осей, 1779—1851) в умозрительной форме высказывал идеи о «лестнице существ» и о клеточном строении организмов. Вместе с тем, Шеллинг (F. W. J. Schelling, 1775—1854) не обнаруживал диалектики в самом развитии природы, а конструировал ее, внося диалектические моменты, по большей части мистические (полярность и динамизм). Кроме того, считая, что в ос-но ве природы лежит некая «невидимая и неощутительная сущность», Шеллинг и его адепты утверждали, что основным методом познания является «внутреннее убеждение духа», «умозрение»; его они противопоставляли наблюдению и опыту, результаты которых, по их мнению, отражают лишь внешнюю сторону явлений, но не в состоянии осветить их сущность. Врачи — последователи Шеллинга, взяв две — три общие умозрительные формулы, сухие и отвлеченные, пытались на их основе объяснить все процессы жизнедеятельности в норме и при патологии. Они совершенно произвольно искали и устанавливали «полярность», напр, в том, что принимали за противоположное (артерии и вены, голова и ноги), говорили о «полярном» взаимодействии отдельных частей тела и органов, о «полярности» между материей и возбудимостью. Даже такие талантливые последователи Шеллинга, как Окен, Д. М. Велланский и др., ставили в основу мысль, а не природные явления. Природа в их понимании существовала только для того, чтобы подтвердить мысль. Характерно, что естествоиспытатели и врачи, разделявшие концепции шеллингеанства, начав заниматься экспериментальными исследованиями, как, напр., И. Мюллер, признавали его несостоятельность. Поэтому крупные успехи естествознания уже в первой половине 19 в. позволили вскрыть действительные связи явлений, и надуманные схемы Шеллинга исчезли из области науки.

Борьба с другим идеалистическим направлением — витализмом (см.) — потребовала более длительных усилий. Виталистические взгляды сохранялись долго даже у крупных представителей научной М. Виталистическое наследие 18 в. критически начал пересматривать М. Ф. К. Биша. В своем сочинении «О жизни и смерти» он писал: «Большая часть врачей, писавших о жизненных свойствах, начали с того, что искали начала жизни: они старались снизойти от познания его природы к познанию его проявлений, вместо того чтобы восходить от того, что указывается наблюдением, к тому, что навевает теория». М. Биша поставил своей основной задачей исследовать законы, управляющие физиологическими явлениями в организме. Признавая в органической жизни непрерывное движение, развитие, М. Ф. К. Биша впадал, однако, в крупную ошибку, отрицая таковое в неорганической природе; он разделял в этом отношении заблуждения виталистов, соглашаясь с ними в том, будто неживая природа отделена от живой непроходимой пропастью и что невозможен искусственный синтез веществ, входящих в состав живых тел. Однако М. Биша с полным правом может быть отнесен к числу представителей естественнонаучного материализма, поскольку он стихийно оценил ощущения как образы объективной, вне человеческого сознания существующей природы. М. Биша утверждал, что «животное чувствует и замечает окружающие его предметы, отражает свои чувствования, двигается сообразно их влиянию и в большом числе случаев может выразить голосом свои желания и опасения, свое удовольствие и страдание… Внешнее впечатление действует последовательно на органы чувств, на нервы и на мозг. Органы чувств получают, нервы передают, мозг принимает это впечатление, которое, таким образом полученное, переданное и принятое, и вызывает в нас ощущение». Возможность синтезировать мочевину и другие органические соединения убедительно показала ошибочность взгляда виталистов, будто вещества, находящиеся исключительно в живых организмах, возникают лишь благодаря жизненной силе и что они не могут быть получены химико-физическим путем.

Глава крупнейшей физиол, школы 19 в. И. Мюллер оставался виталистом, но его витализм претерпел известные изменения. Хотя И. Мюллер и считал, что жизненная сила совершенно иная, чем силы неживой природы, однако он утверждал, что она строго управляется физ.-хим. законами, и поэтому все стремления И. Мюллера были направлены на то, чтобы превратить физиологию в науку о законах жизни.

Непоследовательную позицию по отношению к витализму занимал К. Бернар. С одной стороны, он полностью отвергал учение об особой жизненной силе, нападал на виталистов с позиций естественнонаучного материализма, с другой стороны — утверждал, что развитие из яйца гармонически построенного организма не поддается естественнонаучному объяснению, но нуждается еще в допущении особой «творящей силы».

Другой крупнейший естествоиспытатель, так много сделавший для развития биол, химии и физиологии, Ю. Либих также не смог занять твердой позиции по отношению к механицистам и виталистам. В «Письмах о химии» (1844) он писал: «…решительно невозможно согласиться с мнением виталистов, желающих объяснить тайны жизни, принимая одну или несколько жизненных сил… они спрашивают: можно ли объяснить явление химическим сродством, электрической или магнитной силой; так как в настоящее время невозможно дать на этот вопрос утвердительный ответ, опираясь на ясные доказательства, то они выводят отсюда, что явление не зависит ни от одной из этих сил, а от совершенно особенных сил, свойственных живым существам». С другой стороны, Ю. Либих писал: «Без сомнения, множество действий, замечаемых в живых телах, зависит от физико-химических причин, но было бы слишком смело из этого выводить, что все силы, действующие в организме, совершенно одинаковы с теми, которые действуют в мертвой материи. Никто, однако, до сих пор не пытался вывести отношения этих действий к теплоте, электричеству, магнетизму и т. д. или показать, в какой степени они зависят от названных сил. Все, что мы знаем об этом, это то, что неорганические силы принимают в этих действиях некоторое участие». Между тем еще за два года до этого в издававшихся Ю. Либихом «Annalen der Chemie und Pharmazie» была напечатана статья Майера (J. R. Mayer) «О силах мертвой природы», в к-рой на 7 страницах изложено одно из величайших открытий 19 в.— закон сохранения и превращения энергии.

Борясь с витализмом, естественнонаучный материализм умножал с каждым годом свои достижения. Дальнейшим успехам М. способствовала разработка общей теории развития природы и об-ва, к-рая в первой половине 19 в. приобретала все больше сторонников. Эволюционно истолковал «лестниду развития» франц. ученый Ж. Ламарк (1809), который полагал, что путь совершенствования живых существ от низших к высшим совершается на основе внутреннего, присущего организмам стремления к прогрессу (принцип градации). Окружающая среда вызывает отклонения от «правильной» градации и определяет приспособление вида к условиям существования. Франц. ученый Жоффруа Сент-Илер (E. Geoffroy Saint-Hilaire) пытался обосновать натурфилософское учение о «единстве плана строения животных», к-рое он в дальнейшем объяснял общностью их происхождения. По его мнению, эволюционные изменения происходят внезапно в результате прямых воздействий окружающей среды. Русский ученый— создатель первой додарвинской школы зоологов-эволюционистов К. Ф. Рулье углубил и развил представления своих предшественников, предвосхитив их подлинно эволюционное истолкование (см. ниже — Медицина в России в первой половине 19 в.).

В 1859 г. вышел в свет труд Ч. Дарвина «О происхождении видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь», в к-ром на огромном фактическом материале доказывалось эволюционное развитие органического мира. Предложив теорию естественного отбора (см.), Ч. Дарвин раскрыл и механизм органической эволюции, дал причинный анализ ее движущих факторов.

Ч. Дарвин «…нанес сильнейший удар метафизическому взгляду на природу, доказав, что весь современный органический мир, растения и животные, а следовательно также и человек, есть продукт процесса развития, длившегося миллионы лет…» (К. Маркс и Ф. Энгель с, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 666), дал толчок изучению источников и причин превращений и различий животных и растительных форм (см. Дарвинизм). Он вместе с тем объяснил, почему органические существа столь совершенны в их кажущейся целесообразности, вскрыл относительный и регулярный характер органической целесообразности. Он показал, что приспособленность организмов к условиям их жизни есть продукт длительного исторического развития органической природы, результат действия естественного отбора (см. Эволюционное учение). Учение Ч. Дарвина внедрило в биологию исторический подход ко всем явлениям жизни, способствовало разработке ряда новых направлений в биологии и М.: эволюционной сравнительной анатомии [нем. ученый Гегенбаур (К. Gegenbaur)], эволюционной эмбриологии (А. О. Ковалевский., И. И. Мечников), эволюционной палеонтологии (В. О. Ковалевский) и др. На этой же основе нем. учеными Ф. Мюллером (1864) и Геккелем (Е.Н. Haeckel, 1866), ревностным пропагандистом дарвинизма в Западной Европе, был сформулирован биогенетический закон (см.). С поддержкой теории Ч. Дарвина выступали Э. Дюбуа-Реймон и др. Активно поддерживали эволюционные идеи передовые русские врачи; не случайно Россию называли второй родиной дарвинизма (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 в.).

70-е гг. 19 в. ознаменованы в Европе усилением политической реакции. Напуганная ростом рабочего движения, особенно после Парижской Коммуны (1871),буржуазия начала «крестовый поход» против передовой философской и естественнонаучной мысли, способствуя развитию и распространению различных антидиалектических и антиматериалистических философских направлений. Под влиянием этих процессов многие естественнонаучные достижения, в т. ч. и дарвинизм, начали получать чисто политическую оценку. Так, напр., в 1877 г. на Мюнхенском конгрессе естествоиспытателей и врачей Р. Вирхов призывал быть осторожными с дарвинизмом, т. к. «эта теория приближается к теории, которая наделала столько бед в соседней стране» (имеется в виду Парижская Коммуна). «Дарвинизм ведет прямо к социализму», и поэтому Р. Вирхов требовал исключить эволюционное учение из преподавания в школах. Изменил свое отношение к дарвинизму и Э. Дюбуа-Реймон, для к-рого была также неприемлема самая возможность распространения идеи развития на об-во, якобы вытекающая из теории Дарвина. Интересно отметить, что Геккель, выступив против этого предложения Р. Вирхова, доказывал, что дарвинизм является антисоциалистическим учением, ибо своим законом борьбы за существование он утверждает будто бы неизбежность и постоянство разделения об-ва на классы и классовой борьбы, невозможность равенства людей. Отход европейских буржуазных ученых от материализма совершался под знаменем широкого увлечения входившим тогда в моду учением Конта (О. Conte, 1798—1857) — позитивизма: буржуазное философское направление, утверждающее, что подлинное знание — совокупный результат исследований специальных наук; наука не нуждается в какой-либо стоящей над ней философии, исследующей методологические проблемы. Эта философская система, претендовавшая на «преодоление односторонности» как материализма, так и идеализма, на деле представляла собой разновидность субъективного идеализма, «среднее» между эмпиризмом и мистицизмом (наука познает не сущности, а явления). Неискушенным в философии естествоиспытателям импонировала в позитивизме претензия быть «философией современного естествознания», отрицание позитивизмом философии как науки с подменой ее «системой позитивных наук». Очень ясно выразил сущность этой философии К. Бернар: «Чтобы найти истину, достаточно, если ученый поставит себя лицом к лицу с природой и если будет вопрошать ее, следуя экспериментальному методу и с помощью средств исследования, все более и более усовершенствуемых. Я думаю, что в этом случае самая лучшая философская система состоит в том, чтобы не иметь никакой системы». Однако само накопление знаний ставило врачей как естествоиспытателей перед необходимостью широких обобщений, требующих четкой философской основы.

Отрицая философию, врачи-позитивисты на деле оказывались, по выражению Ф. Энгельса, в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной.

Еще в 50-х гг. в трудах И. Мюллера возникает так наз. физиологический идеализм. Творец учения о специфической энергии чувствующих нервов, или органов чувств, он указывал, что самые разнообразные раздражения, какого бы рода они ни были, примененные к одному и тому же органу чувств, напр, глазу, способны вызывать всегда одно и то же ощущение, к-рое возникает через соответствующий орган чувств при воздействии на него естественного раздражителя (в данном случае — света). Наоборот, один и тот же раздражитель в приложении к различным органам чувств вызывает различные ощущения, сообразно со свойствами органа, на который он действует. Впоследствии М. Ферворн придет к заключению, что внешний мир в действительности не таков, каким он является нам, воспринимаемый нашими органами чувств, и что мы нашими органами чувств не можем достичь адекватного познания мира. Фейербах (L. A. Feuerbach) еще в 1866 г. отметил, что идеализм И. Мюллера состоит в том, что он склонен отрицать, что наши ощущения суть образы объективной реальности. «Эту тенденцию одной школы естествоиспытателей к „физиологическому идеализму “, т. е. к идеалистическому толкованию известных результатов физиологии, JI. Фейербах схватил чрезвычайно метко» (В. И. JI e н и н, Полн. собр. соч., 5-е изд., т. 18, с. 322). В 70-х гг. уже целый ряд крупных физиологов, по выражению В. И. Ленина, «гнул к идеализму и кантианству;).

Г. Гельмгольц, прославившийся работами по изучению физиологии глаза и зрения, колебался между материализмом и идеализмом, когда переходил к выяснению связи между нервными ощущениями и вызвавшими их предметами. Он писал: «Я обозначил ощущения как символы внешних явлений и я отверг за ними всякую аналогию с вещами, которые они представляют». И далее: «Я думаю, следовательно, что не имеет никакого смысла говорить об истинности наших представлений, иначе как в смысле практической истины. Представления, которые мы себе составляем о вещах, не могут быть ничем, кроме символов, естественных обозначений для объектов, каковыми обозначениями мы научаемся пользоваться для регулирования наших движений и наших действий». Приводя эти слова, В. И. Ленин указывает: «Это неверно: Гельмгольц катится здесь к субъективизму, к отрицанию объективной реальности и объективной истины. И он доходит до вопиющей неправды, когда заключает абзац словами: „Идея и объект, представляемый ею, суть две вещи, принадлежащие, очевидно, к двум совершенно различным мирам… “. Так разрывают идею и действительность, сознание и природу только кантианцы» (В. И. Ленин, Полн, собр. соч., 5-е изд., т. 18, с. 245—246). Кантианцем предстает в своих исследованиях и К. Бернар — ученый, сформулировавший поступательное движение науки, но тем не менее убежденно отстаивающий агностицизм: «Сущность вещей,— говорил он,— навсегда остается скрытой для нас не только в физиологии, но и во всех возможных родах знания. Мы не должны претендовать на овладение внутренней природой материи; одни только ее свойства подлежат нашим чувствам, и изучать мы можем только их проявления. Но и этого достаточно, ибо ученый и не должен стремиться познать больше».

Агностицизмом отмечены также и взгляды Э. Дюбуа-Реймона, что наиболее четко проявилось в речи «О границах естествознания», произнесенной им в 1872 г. на съезде нем. естествоиспытателей и врачей в Лейпциге. В этой речи он допускал, что при изучении телесного мира естествоиспытатель может быть более или менее уверен в том, что вещи, которых он сегодня не знает (ignoramus), он сможет постичь при дальнейших исследованиях. «По отношению же к загадке, что такое материя и сила и каким образом они могут мыслить, он раз и навсегда должен решиться на гораздо более тяжелое признание, выражаемое приговором: ignorabimus (никогда не узнаем)».

На четверть века с лишним ранее А. И. Герцен в «Письмах об изучении природы» утверждал, что человек науки не может успокоиться на предположении невозможности знания. Ни один из великих естествоиспытателей, по его мнению, не может успокаивать себя неполнотой своей науки, таинственным «ignotum» (неведомое). «Мы думаем, что им мешает всего более робкое и бессознательное употребление логических форм. Естествоиспытатели никак не хотят разобрать отношение знания к предмету, мышления к бытию, человека к природе…». Когда же материалистическая диалектика была создана, то буржуазные философы и естествоиспытатели не смогли ее признать в силу классовой природы своих взглядов. В раскрытии же все новых и новых мировых загадок, особенно отношения мышления к бытию, ее не мог заменить непоследовательный, механистический и плоский естественноисторический материализм. Широкие философские обобщения исчезают в эту эпоху из работ даже ведущих ученых в области биологии и медицины. Об этом справедливо сказал Э. Геккель в своих «Мировых загадках» (1899): «В гигантской мастерской современного естествознания имеется множество нерассуждающих рабочих, поденщиков, которые отлично исполняют свою мелкую работу у той или иной специальной машины, но не задумываются над общим ходом фабрики: даже среди видных и заслуженных естествоиспытателей многие совершенно равнодушны к определенному миросозерцанию. Они ищут только новых фактов, а не новых понятий».

В 90-х гг. 19 в. идеалистическая философия все более и более захватывает естествоиспытателей и медиков Западной Европы. Работами Дриша (H. Driesch, 1867—1941) и Рейнке (J. Reinke) возрождается неовитализм (см. Витализм). Эпигон физиол, школы И. Мюллера М. Ферворн выступает в защиту связи философии с естествознанием, но с позиций реакционного субъективного идеализма: «…существует только одно, и это есть психея», и в силу этого «…мир есть представление или сумма представлений, а то, что мне кажется моей индивидуальностью, есть лишь часть этого комплекса представлений, точно так же, как индивидуальность других людей и всего телесного мира». «Квадратурой круга» является, по мнению М. Ферворна, задача объяснения психических процессов материальными. Взяв за исходный пункт своего доказательства наблюдения над слепорожденными, к-рым удалось вернуть зрение путем операции, он приходит к заключению, что телесный мир стоит в полной зависимости от развития органов чувств. Если слепорожденным, которые обрели зрение, «ставятся в первый раз перед глазами предметы, которые они часто имели в руках, но им не дают исследовать их другими чувствами, напр, через ощупывание, то они не узнают их. Эти факты имеют широкое значение. Они показывают нам, что то, что является нам как телесный мир, в действительности есть наше собственное ощущение, или представление, наша собственная психея. Если я смотрю на какое-либо тело или воспринимаю его как-либо иначе, то в действительности я имел вовсе не тело вне меня, но только ряд ощущений в моей психее».

За всем этим чрезвычайно прозрачно выступает философия Маха с ее основным положением, что вещи, или тела, суть комплексы ощущений.

В. И. Ленин показывает, к какому абсурду приводит такое утверждение и в каком порочном кругу оно вращается. Мозг есть тело, но тогда, по Ферворну, он является «комплексом ощущений», и выходит — «я, при помощи комплексных ощущений, ощущаю комплексы ощущений», т. е. вещи. В конечном счете выходит, что мысль существует без мозга. «Неужели есть в самом деле философы, способные защищать эту безмозглую философию?» — спрашивает В. И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» (В. И. Ленин, Полн. собр. соч., 5-е изд., т. 18, с. 43).

По мнению М. Ферворна, вещей, в сущности говоря, нет, есть только условия, и задача научного исследования состоит в том, чтобы найти все без исключения условия данного состояния или явления. А когда мы эти условия найдем, тогда мы и самые вещи познаем. На место «наследия старого» — понятия причинности, надо, по М. Ферворну, ставить кондиционализм (см.). В отличие от детерминизма К. Бернара, который исходил из признания материального мира, существующего вне и независимо от человека, кондиционализм М. Ферворна исходит из субъективно-идеалистического понимания мира как комплекса ощущений человека и из отрицания объективности вне нас существующего мира. В то время как Мах (E. Mach, 1838— 1916), Авенариус (R. Avenarius, 1843 —1896) и др. отрекаются и от своих идеалистических предков и от собственного солипсизма (крайняя форма субъективного идеализма, признающая несомненной реальностью только сознающего субъекта и объявляющая все остальное существующим лишь в его сознании), М. Ферворн открыто обнаруживает свою родословную и свое настоящее философское кредо: «Тот основной факт, что весь внешний телесный мир есть только представление психеи,— уже более двухсот лет тому назад был сделан Р. Декартом исходным пунктом его философии; этим же основным фактом воспользовались позднее Беркли и в новейшее время Фихте и Шопенгауэр, в самое недавнее время Авенариус среди философов и Мах среди натуралистов. Надо надеяться, что эта основная мысль будет все более и более укрепляться и в исследовании природы». М. Ферворн солидаризируется с воззрениями виталиста Г. Бунге и открыто называет свою философскую позицию субъективным идеализмом. Оказывается, что «витализм Бунге есть тот же самый субъективный идеализм, к которому мы пришли в нашем теоретическом рассуждении относительно познания».

В классическом труде В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» субъективно-идеалистические взгляды, в т. ч. кондиционализм М. Ферворна, подверглись сокрушительному разгрому. «Естествознание положительно утверждает, что земля существовала в таком состоянии, когда ни человека, ни вообще какого бы то ни было живого существа на ней не было и быть не могло. Органическая материя есть явление позднейшее, плод продолжительного развития. Значит, не было ощущающей материи,— не было никаких „комплексов ощущений»…» (В. И. Лен и н, Полн. собр. соч., 5-е изд., т. 18, с. 71 — 72). В конечном счете взгляды идеалиста Маха — не что иное, как «…чисто словесные построения, пустая схоластика…» (В. И. Ленин, Полн. собр. соч., 5-8 изд., т. 18, с. 41).

Против этой «схоластики» выступил И. П. Павлов. Во время своих первых докладов об образовании условных рефлексов он столкнулся с возражением, что психические явления только в нек-рой степени могут изучаться физиол, путем. Все наши представления, вплоть до понятия о материи и движении, об атомах,— говорил оппонент,— субъективны, психологичны. Поэтому, по его мнению, анализ психических явлений должен идти только психологическим путем. И. П. Павлов в своем ответе напомнил: «Наука все время находится в переходной стадии, причем все время постепенно из мышления человека изгоняются субъективные взгляды. Вспомните, раньше все наши представления были полны субъективизма. Натуралистическая наука изгоняет шаг за шагом эти взгляды. Мы также это делаем, и, обратите внимание, что на своем пути мы не встречаем препятствий, нарушающих ход нашей мысли. Значит, путь наш правый, и нас ждет победа».

На том же заседании другой оппонент указал на неовиталиста Г. Бунге, который учил, что объективным путем могут быть познаны лишь так наз. пассивные явления, представляющие собою результат центральных влияний, напр, функция мышц, разных органов, рефракция глаза, а все так наз. активные явления должны разрешаться исключительно субъективным путем, т. е. путем самонаблюдения. И. П. Павлов в своем заключительном слове гневно заявил: «Бунге — неовиталист. Он защищает свои воззрения. Я не могу же не высказать своего взгляда на это учение. Бунге отрицает значение объективного метода и говорит, что все спасение в методе субъективном. Откуда у него эта надежда? Субъективный метод исследования всех явлений имеет давность первого человека, и что принес он нам? Ничего. Вое, что выдумали с его помощью, приходится ломать и строить новое. Я могу понять иногда возвращение к этому методу как временную реакцию неудовлетворенного ума, но я никоим образом не могу согласиться, что он решит нам существующие проблемы. Это я отрицаю». Так подлинный искатель и новатор-ученый выступил стихийным диалектиком, как бы претворяя в жизнь слова Ф. Энгельса: «Лишь когда естествознание и историческая наука впитают в себя диалектику, лишь тогда весь философский скарб — за исключением чистого учения о мышлении — станет излишним, исчезнет в положительной науке» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 20, с. 525). В 40-х гг. 19 в. на основе обобщения передового философского наследия и достижений естественнонаучной и общественной мысли, а также критики идеалистической диалектики и созерцательного материализма К. Марксом и Ф. Энгельсом были сформулированы основные принципы диалектического материализма — науки о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления, научного философского мировоззрения и общей методологии познания объективного мира. Диалектико-материалистические представления о соотношении материи и сознания; о формах существования материи (движение, время, пространство); о всеобщей взаимосвязи предметов и явлений; о движении и развитии мира как результате его внутренних противоречий; о единстве диалектики, логики и теории познания, выражающем единство законов бытия и мышления, а также основные законы диалектического материализма (единства и борьбы противоположностей, перехода количественных изменений в качественные, отрицания отрицания) и исходные моменты теории познания (принцип отражения, распространение материалистической диалектики на область познания, практика как критерий истины) определили методологию естественнонаучных исследований и тем самым создали исключительно благоприятные возможности для развития естествознания и медицины. В ряде капитальных трудов К. Маркса и Ф. Энгельса («Святое семейство», «Немецкая идеология», «Диалектика природы», «Анти-Дюринг» и др.), а позднее — В. И. Ленина («Материализм и эмпириокритицизм», «Философские тетради» и др.) был дан всесторонний критический анализ философских основ и состояния естественных наук в 19 — начале 20 в., сформулированы основные принципы методологии естественнонаучного исследования, указаны наиболее перспективные направления их дальнейшего развития. Диалектический материализм стал методологической основой М. в 20 в., прежде всего в СССР (см. Материализм и идеализм).

Клиническая медицина

Развитие клинической М. в 19 в. характеризуется постепенным переходом от врачевания как ремесла и искусства на позиции одной из областей естественных наук. Основы для такого перехода были созданы достижениями естествознания в целом и теоретической М. в частности: патол, анатомии, с введением в больничный обиход прозекторского дела и клинико-морфол, сопоставлений; экспериментальной М., способствовавшей формированию функц, подхода клиницистов к проблемам патологии; бактериологии, установившей специфическую природу инф. болезней. Исключительную роль в развитии клин. М. на естественнонаучной основе сыграли новые методы объективного исследования больного. Эти тенденции М. 19 в. ярко отражены в истории клиники внутренних болезней — основной области клин. М.

Основоположник парижской клинической школы, оказавшей большое влияние на развитие всей европейской М., профессор кафедры внутренней медицины College de France Ж. Корвизар систематически проводил клинико-анатомические сопоставления, активно внедрял в клин, практику физические методы обследования больного, исследовал семиотику внутренних болезней. В 1808 г. он опубликовал забытую всеми работу Л. Ауэнбруггера о перкуссии, снабдив ее обширными комментариями, основанными на 20-летнем опыте собственных проверочных исследований, и тем самым внедрил новый метод во врачебную практику. Широкому распространению перкуссии в значительной мере способствовало изобретение в 1826 г. учеником Ж. Корвизара Пьорри (P. Piorry, 1794—1879) плессиметра. Лекции Ж. Корвизара о болезнях сердца (1806), где аккумулированы характерные черты школы Корвизара — чрезвычайная врачебная наблюдательность, методичность исследования больного, постоянный интерес к сопоставлению данных клиники и патол, анатомии,— заложили основы семиотики болезней сердца и сосудов. Ученик Ж. Корвизара Р. Лаэннек, который в эпоху широкого распространения умозрительных мед. систем, напр, «физиологической медицины» Ф. Б руссе, призывал верить только фактам, добытым врачебным наблюдением и научными исследованиями («Теории — лишь средство облегчить память, и не в них заключается наука»), в 1816—1819 гг. изобрел стетоскоп и разработал метод аускультации, применение к-рого в сочетании с другими способами исследования больного и систематической работой в секционной позволило ему описать основную семиотику заболеваний легких, дать патологоанатомическую классификацию болезней легких, бронхов и плевры, подробно изучить клинику и пато-морфологию туберкулеза легких. Другой ученик Ж. Корвизара Ж. Буйо заложил основы аускультативной диагностики болезней сердца, дав правильную оценку диагностическому значению шумов при клапанных пороках, описав трехчленный ритм при митральном пороке, ритм галопа, абсолютную (мерцательную) аритмию. В 1836 г. он установил закономерность эндо- и перикардита при остром суставном ревматизме, что положило начало современным представлениям о ревматизме как системном заболевания. Независимо от Ж. Буйо ревматическое поражение сердца описал в 30-х гг. 19 в. рус. врач Г. И. Сокольский. Одной из первых стран Европы, где передовые врачи пропагандировали физические методы исследования, была Россия. Русские врачи Я. О. Саполович (1766—1830) и Ф. У дек еще в 90-х гг.

18 в. (до работ Ж. Корвизара) применяли перкуссию по Л. Ауэнбруггеру. В Виленском ун-те и в Петербурге В. Герберский, Ф. Римкевич и П. А. Чаруковский применяли перкуссию и аускультацию в 20-х гг. 19 в. В 1835 г. (за 4 года до Й. Шкоды) Г. И. Сокольский опубликовал первый после Р. Лаэннека крупный труд, посвященный диагностике внутренних болезней при помощи аускультации (см. ниже — Медицина в России в первой половине 19 в.).

В другом центре развития клин. М, 19 в.— Берлине — основатель крупной терапевтической школы И. Шенлейн и его ученик и преемник Фрерикс (F. F. Frerichs, 1819— 1885) способствовали введению естественнонаучных методов исследования в клинику, активно пропагандировали перкуссию, аускультацию, лабораторные исследования, клинико-патологоанатомические сопоставления.

Третьим центром европейской клин. М. была Вена, где чех Й. Шкода — крупнейший наряду с К. Рокитанским представитель так наз. новой венской школы — дал научное (физическое) обоснование перкуссии и аускультации и показал (1839), что объективные симптомы еще не составляют самой болезни, а являются только отражением определенных изменений в организме, вызванных болезнью. Для Й. Шкоды, Дитля (J. Dietl) и других представителей новой венской школы характерно скептическое отношение ко всякому теоретизированию, они требовали заменить шаткие основы эмпирии научными фактами. «Уже пробил последний час лишенной почвы эмпирии; только то, что имеет строго научное, естественноисторическое обоснование, должно переноситься в практическую медицину; все остальное относится к области мистики … Медицина — наука, а не искусство; в знании, а не в нашей практической деятельности наша сила»,— писал Дитль; «Медицина должна быть наукой, а не искусством»,— единогласно провозглашали многие мед. журналы, возникшие в 40-х гг. 19 в.

Развитие диагностики не сопровождалось, однако, аналогичными успехами в лечении. Более того, стремление к разработке научно обоснованной терапии и осознание опасности царившей полипрагмазии, бесконечных кровопусканий, слабительных и рвотных средств породило скептицизм в отношении леч. возможностей М. и терапевтический нигилизм. «Мы можем распознать, описать и понять болезнь,— говорил Й. Шкода,— но мы не должны даже мечтать о возможности повлиять на нее какими-либо средствами». Этот скептицизм определялся как известной неопределенностью теоретических воззрений, так и скудным выбором действительно эффективных средств лечения. Вместе с тем принцип «лучшее, что можно сделать при внутренних болезнях,— это не делать ничего» разделяли не все ведущие клиницисты эпохи: нек-рым из них удалось избежать крайностей полипрагмазии и терапевтического нигилизма. К ним могут быть отнесены, напр., профессор Берлинского ун-та К. Гуфеланд (еще в 1795 г. основал «Журнал практической медицины», где охотно печатал статьи представителей самых различных мед. направлений), венские врачи Оппольцер (J. Oppolzer, 1808—1871) и Нотнагель (К. W. H. Nothnagel, 1841 — 1905), франц. терапевт А. Труссо, основоположник русской научной терапевтической школы С. П. Боткин, выдающиеся русские терапевты Г. И. Сокольский и Г. А. Захарьин. Важную роль в борьбе с терапевтическим скептицизмом и нигилизмом сыграло возникновение и развитие экспериментальной фармакологии, в частности деятельность Р. Бухгейма, основавшего в 1847 г. в Дерптском ун-те первую в мире лабораторию по экспериментальной фармакологии, Клинико-фармакол. исследования, проводимые в экспериментальной лаборатории клиники С. П. Боткина. Во второй половине 19 в. М. начала постепенно обогащаться новыми лекарственными средствами (морфин, кодеин, папаверин, атропин, бром и т. п.). В середине 19 в. в клинику вошел такой метод, как плевральная пункция, инициатором применения к-рой были Р. Лаэннек, Й. Шкода и особенно А. Труссо. Наряду с этим значительно реже и по более строгим показаниям стали применяться кровопускания (про Ф. Б руссе и его последователей — горячих сторонников кровопусканий говорили, что они пролили больше крови, чем все наполеоновские войны), рвотные и другие «противовоспалительные» средства.

Новый этап в развитии германской, а затем и всей европейской внутренней М. начинается с работ Л. Траубе — ученика И. Шенлейна и Й. Шкоды, Я. Пуркинье и И. Мюллера, К. Рокитанского, последователя Р. Вирхова. В 1843 г. Л. Траубе начал читать курс лекций по аускультации и перкуссии и внес в разработку и пропаганду этих методов исследования столь весомый вклад, что в этой области его имя ставится в один ряд с такими именами, как Ж. Корвизар, Р. Лаэннек и Й. Шкода. В начале 50-х гг. он занимался исследованием законов, управляющих температурой тела человека в условиях здоровья и болезни. Ему и его соотечественнику Вундерлиху (G. R. A. Wunderlich, 1815—1877), предложившему температурные кривые, обязана клин. М. введением метода термометрии во врачебную практику (систематическое измерение температуры характерно для школы Г. Бурхаве, т. е. было введено на целое столетие раньше, однако, как и перкуссия Л. Ауэнбруггера, этот метод не получил распространения в М. 18 в. и был забыт). Особое значение для последующего развития функц, направления в клинике внутренних болезней (см.) имели физиол, исследования Л. Траубе (об изменениях в легких после перерезки блуждающего нерва и др.), которые позволяют считать его основоположником экспериментальной патологии в Германии.

Функц, направление, выросшее на основе достижений физиологии и экспериментальной патологии, получило яркое воплощение в трудах основоположника крупнейшей научной школы русских терапевтов С. П. Боткина, А. А. Остроумова; в Германии — Б. Наунина — ученика и продолжателя традиций Ф.Фрерикса, автора известных клинико-экспериментальных работ по проблемам сахарного диабета, желчнокаменной болезни и желтухи, лихорадки и др.; во Франции — П. Потена — ученика Ж. Буйо, изучившего механизмы возникновения функц, шумов и ритма галопа, обогатившего функц, диагностику методом полиграфии и опытом клин, изучения артериального давления и явившегося вместе с Юшаром (H. Huchard, 1844—1910) одним из основоположников клин, кардиологии (см.); в Великобритании — Дж. Маккензи (см. ниже — Медицина 20 в.) и т. д. В конце 19 в. успехи физики, химии, физиологии определили быстрое развитие графических и других (напр., изучение желудочной секреции методом нем. терапевта И. Боаса) способов функц, исследования, направленного на выявление ранних изменений функции органа.

К общеклиническому непосредственному исследованию больного, дополненному во второй половине 19 в. детально разработанным анамнестическим методом Г. А. Захарьина, в конце века добавились также лабораторное исследование крови: подсчет форменных элементов крови [разработан учеником П. Потена Малассе (L. Ch. Malassez, 1842—1909) во Франции] и методы их окраски (разработаны П. Эрлихом в Германии, Д. Л. Романовским в России); первые попытки эндоскопического изучения внутренних органов — эзофагогастроскопии [один из пионеров внедрения — крупный терапевт Германии второй половины 19 в. Куссмауль (A. Kussmaul, 1868)], бронхоскопии [Киллиан (G. Killian), 1897].

К числу проблем внутренней М., наиболее интенсивно разрабатывавшихся клиницистами 19 в., относятся прежде всего семиотика и диагностика, патогенез и лечение болезней сердца и сосудов. Особенно значительный вклад в их изучение внесли Э. Лейден в Германии, Ж. Дьелафуа во Франции, Хоуп (J. Норе, 1725—1786), Стокс (W. Stokes, 1804—1878) в Великобритании и др. Последователь Т. Сиденгама, ученик Хоупа Р. Брайт — самый известный из лондонских врачей того времени описал (1827) диффузное поражение почек с «водянкой» и «белковой мочой». Работая в содружестве с химиками, он знал о повышении у больных содержания мочевины в крови, как и об увеличении сердца и сердечной недостаточности при хрон, заболеваниях почек. Учение о брайтовой болезни — нефрите — остается ведущим и в современной нефрологии. Дальнейшее развитие взглядов клиницистов и патологоанатомов 19 в. по проблеме почечной патологии отражено в классификации болезней почек, предложенной в 1896 г. известным нем. терапевтом Сенатором (H. Senator, 1834—1911), свидетельствующей о доминировании морфол, подхода (только в 20 в. началось изучение патологии почек с применением функционального, клинико-экспериментального подхода). Соотечественник и современник Р. Брайта Т. Аддисон описал злокачественное малокровие и бронзовую болезнь, чем способствовал формированию клин, основ будущих гематологии (см.) и эндокринологии (см.). Швейцарский профессор Г. Сали предложил ряд новых клин, методов исследования, в т. ч. метод определения гемоглобина (см. Гемоглобинометрия) .

Развитие методов исследования, накопление знаний о происхождении, сущности и проявлениях болезней создали условия для их научной систематизации, что сопровождалось дифференциацией клинической М.— процессом, начавшимся в 19 в. и особенно характерным для М. 20 в. Еще в первой половине 19 в. началось выделение из всеобъемлющей терапии в самостоятельную дисциплину дерматологии (см.), что было связано с деятельностью Р. Виллана в Великобритании, Алибера (J. L. Alibert, 1768—1837) во Франции, Ф. Гебры — ученика Й. Шкоды в Австрии. Тогда же И. Шенлейн в Германии заложил основы учения о дерматомикозах. Во второй половине 19 в. из терапии выделяется невропатология (см.), основоположниками к-рой были Ж. Шарко во Франции, А. Я. Кожевников в России, Гризингер (W. Griesinger, 1817—1868) и В. Эрб в Германии, Дж. Джексон в Великобритании. Развитие невропатологии опиралось на быстрый прогресс в знаниях о структуре и функции головного мозга и на многочисленные клин, наблюдения и исследования. Среди этих исследований должны быть отмечены труды выдающихся терапевтов Германии Э. Лейдена, клиника к-рого была одним из ведущих неврол, центров, А. Штрюмпелля — автора переведенной на многие языки лекции «О причинах заболеваний нервной системы» (1884) и учебника, выдержавшего св. 30 изданий, А. Куссмауля; венского терапевта К. Нотнагеля; петербургского терапевта В. М. Кернига; парижского терапевта А. Труссо; У. Ослера, работавшего в Канаде, США и Англии.

Одновременно с невропатологией и в тесной связи с ней оформляется в качестве самостоятельной научной дисциплины и предмета преподавания психиатрия (см.), обособление к-рой как врачебной специальности началось еще в 18 в. Становление научной психиатрии в 19 в. связано с деятельностью Ж. Эскироля — ученика и преемника Ф. Пинеля во Франции, обобщившего 40-летние клин, наблюдения в двухтомном труде «О душевных болезнях»; В. Гризингера — основоположника нем. школы психиатров, утверждавшего, что психические заболевания — это болезни головного мозга; англичанина Г. Модели, развивавшего эволюционное направление в психиатрии и ставшего родоначальником детской и судебной психиатрии; Б. Раша — основоположника психиатрии в США.

Исключительную роль в формировании материалистического подхода к трактовке проблем психической патологии, в разработке нозологической классификации психозов сыграли исследования К. Вернике, К. Кальбаума, Э. Крепелина в Германии, Т. Мейнерта в Австрии, В. X. Кандинского, С. С. Корсакова в России. Развитие учения о неврозах и психопатиях (прежде всего благодаря трудам парижской школы невропатологов и психиатров, созданной Ж. Шарко) обусловило выход психиатрии за рамки «учения о помешательстве»; предметом ее изучения становятся любые болезненные изменения психики человека.

Детищем М. 19 в. стала педиатрия (см.), формирование к-рой также тесно связано с развитием клиники внутренних болезней: характерно, напр., что крупнейший русский педиатр второй половины 19 в. Н. Ф. Филатов был учеником Г. А. Захарьина; две палаты, выделенные в клинике Г. А. Захарьина Н. А. Тольскому, стали базой для организации первой педиатрической клиники в России. В 40-х гг. Маутнер (L. Mauthner), известный работами по диететике, и Майр (F. Mayr) — автор трудов по семиотике детских болезней, создали венскую школу педиатров. В Германии в 30— 40-х гг. были организованы небольшое детское отделение в берлинской б-це Шарите, первая кафедра детских болезней и первый педиатрический журнал; во второй половине 19 в. научная педиатрия, видным представителем к-рой был О. Гейбнер, добилась значительных успехов в направлении лабораторно-экспериментального и патоморфол. изучения детских болезней. Однако ведущую роль в формировании педиатрии, выделившейся в самостоятельную клин, дисциплину во второй половине 19 в., сыграла Франция, где еще вначале века, в 1802 г., в Париже была открыта специальная детская б-ца. Здесь работали Ж. Жадло, Герсан (R. L. В. Guersant), А. Труссо, здесь сформировался основной центр, в течение нескольких десятилетий готовивший педиатров для всей Европы. Важную роль в развитии педиатрии сыграли труд Бийяра (Ch. Billard) о болезнях новорожденных (1828) и руководство по педиатрии в 3 томах Бартеза и Рийе (A. Ch. E. Barthez, F. Rilliet, 1843). Развитие учения o детских инфекциях связано, прежде всего, с именами Б ретонно (Р. F. Bretonneau, 1778—1862) и его ученика — одного из самых знаменитых парижских клиницистов второй половины 19 в.

А. Труссо, которые еще до начала «бактериологической эры» в М. привлекли внимание к проблеме специфичности болезней.

В конце 19 в. начинается выделение из внутренней М. инфекционных болезней (см.). Развитие этой дисциплины происходило на основе достижений бактериологии, иммунологии; исключительное значение имела, в частности, предложенная в 1896 г. франц. терапевтом Ф. Видалем реакция агглютинации при брюшном тифе, к-рая явилась началом серодиагностики инф. болезней.

Хирургия (см.) в 19 в. подверглась радикальным изменениям, стала несравнимо более смелой и всеобъемлющей и, благодаря двум выдающимся достижениям — открытию наркоза и разработке метода антисептики, а затем асептики,— добилась таких практических успехов, каких не знала вся ее предыдущая многовековая история. Открытию в 1846 г. наркоза (см.), устранившего важнейшие препятствия на пути развития хирургии — боль и шок, предшествовали большие завоевания в области химии. В 80-х гг. 18 в. в Англии Пристли (J. Priestley, 1733—1804) выделил кислород, закись азота и другие газы, экспериментально изучал их действие на животных и человека, впервые применив ингаляционный метод наркоза. Под влиянием этих исследований был организован «Пневматический институт», где химик Дэви (Н. Davy, 1778—1829) исследовал действие различных газов и газовых смесей на организм, наладил получение химически чистой закиси азота (1799), названной им веселящим газом, в опытах на себе показал его опьяняющее и болеутоляющее действие и высказал мысль, что газовый наркоз закисью азота может быть использован для хирургических операций. В 1818 г. ученик Дэви англ. физик Фарадей (М. Faraday) установил снотворное действие паров эфира, аналогичное действию закиси азота. Однако понадобились десятилетия, чтобы эти открытия были использованы в целях обезболивания при хирургических операциях. В 1842 г. амер. врач Лонг (G. W. Long, 1815—1878) впервые в хирургической практике успешно применил эфирный наркоз, но не опубликовал свое открытие. В 1846 г. бостонский зубной врач У. Мортон по совету врача и химика Джексона (Ch. Т. Jackson, 1805—1880) и после опыта, проведенного на себе, удалил у больного зуб под эфирным наркозом. В том же году главный хирург Массачусетского госпиталя Уоррен (J. Warren) при участии У. Мортона публично произвел удачную операцию удаления опухоли шеи -под эфирным наркозом, о чем было напечатано в газетах и мед. журналах Америки. В числе первых хирургов, применивших эфирный наркоз (1847), были русские хирурги Ф. И. Иноземцев и Н. И. Пирогов. В 1847 г. англ. акушер Дж. Симпсон предложил и использовал для наркоза хлороформ. В 1860 г. стали широко применять обезболивание закисью азота.

В связи с опасностями, выявленными первым опытом применения наркоза, возрос интерес к разработке методов местного обезболивания (см. Анестезия местная). В 1845 г. Ринд (F. Rynd) изобрел полую иглу, а в 1853 г. Вуд (A. Wood) и Правац (Ch. G. Pravaz) предложили шприц для парентерального введения лекарственных и анестезирующих (р-р морфина) средств. После того как из листьев южноамериканского растения Erythroxylon coca Lam. был выделен алкалоид кокаин (1860), это средство стали применять для местной анестезии. Особенно много для развития метода инфильтрационной анестезии кокаином сделали Реклю (P. Reclus) во Франции и Шлейх (К. L. Schleich) в Германии. В 90-х гг. получил распространение метод местного обезболивания струей распыленного хлорэтила.

В 1899 г. нем. хирург А. Бир впрыснул кокаин в подпаутинное пространство при помощи предложенной еще за 8 лет до этого Г. Квинке поясничной пункции и открыл спинномозговую анестезию.

Разработка методов обезболивания была важнейшим условием дальнейшего развития хирургии, однако новая эра в истории хирургии началась только после введения в мед. практику антисептики (см.). Еще в 40-х гг. 19 в. акушеры Холмс (О. W. Holmes), И. Земмельвейс использовали с этой целью хлорную известь. Метод обеззараживания ран применял Н. И. Пирогов. Под влиянием работ Л. Пастера англ. хирург Дж. Листер предложил свой способ предохранения ран от нагноения («ничто не должно касаться раны, не будучи обеспложенным») при помощи карболовой к-ты (1867). Метод Дж. Листера постепенно получил общее признание. В Германии его внедряли Тирш (К. Thiersch), Р. Фолькманн и Э. Бергманн, во Франции — Люка-Шампионньер (J.M. Lucas-Championniere), в России — Н. В. Склифосовский, К. К. Рей-ер, С. П. Коломнин, П. П. Пелехин и др. Внедрение антисептического метода дало возможность предотвращать в хирургических учреждениях повальное распространение госпитальной гангрены, рожи, сепсиса, которые уносили много жизней и были страшным бичом в доантисептическую эру. Под защитой антисептики расширились возможности оперативных вмешательств, развилась полостная хирургия, были предложены многочисленные операции почти на всех органах. В конце 80-х гг. 19 в. метод Дж. Листера был дополнен физическими способами стерилизации. Исключительная роль в разработке метода асептики принадлежит нем. хирургам Э. Бергманну и К. Шиммельбушу. Пионерами асептики в России, работавшими одновременно с исследователями других стран, были Н. В. Склифосовский, К. К. Рейер, Г. А. Рейн, H. Н. Феноменов, Л. Л. Левшин, В. А. Ратимов, М. С. Субботин, Н. А. Вельяминов и др. На основе антисептики и асептики, под защитой которых стала быстро развиваться полостная хирургия, и совершенствования методов обезболивания начиная с 90-х гг. 19 в. формируются черты современной хирургии.

Разумеется, и до открытия наркоза и антисептики развитие хирургии в 19 в. было отмечено значительными достижениями, гл. обр. в разработке семиотики заболеваний и техники оперативных вмешательств, связанными с деятельностью франц. школы хирургов во главе с Г. Дюпюитреном, основоположника научной хирургии в Германии Б. Лан-генбека, по имени к-рого названы многие операции, англ. хирурга Э. Купера, известного операциями перевязки общей сонной артерии, аорты, грыжесечения и разработкой хирургического инструментария, Н. И. Пирогова, являющегося, как и главный хирург наполеоновской армии Д. Ларрей, основоположником военно-полевой хирургии. Н. И. Пирогову принадлежат исключительные заслуги в построении хирургии на научном фундаменте топографической анатомии и эксперимента. Однако только в последней четверти 19 в. на основе указанных выше открытий начинается прогресс в хирургии, прежде всего брюшной полости (см. Абдоминальная хирургия), родоначальником к-рой является нем. хирург Т. Бильрот, работавший в Цюрихе и Вене. В 1881 г. он впервые успешно выполнил резекцию желудка по поводу рака (операция Бильрот I). В том же году Вельфлер (A. Wolfler) сделал первую гастроэнтеростомия), Ридигер (L. Rydygier) произвел резекцию привратника по поводу язвы, пенетрировавшей в поджелудочную железу, и этим положил начало хирургическому лечению язвенной болезни желудка. В 1886—1887 гг. Гейнеке (W. H. Heineke), И. Микулич произвели пилоропластику при язвенной болезни. В 1897 г. Шлаттер (С. Schlatter) впервые с успехом выполнил гастрэктомию по поводу рака желудка, чем положил начало хирургическому лечению рака тела и проксимального отдела желудка. В 1884 г. Кренлейн (R. U. Kronlein) в Германии и Махомед (F. A. Mahomed) в Англии впервые сделали аппендэктомию. В 1892 г. Хейзнер (L. Heusner) впервые произвел ушивание прободной язвы с благоприятным исходом. В 1883 г. Т. Кохер впервые ушил огнестрельную рану желудка с благоприятным исходом. В 1902 г. Керли (Keerly) при прободной язве желудка с успехом произвел резекцию желудка.

Оперативные вмешательства на поджелудочной железе стали производить только во второй половине 19 в. В 1881 г. Бозмен (N. Bozeman) и в 1882 г. Гуссенбауэр (С. Gussenbauer) с успехом оперировали больных с кистой поджелудочной железы, в том же году Ф. Тренделенбург сделал резекцию поджелудочной железы по поводу саркомы. В 1899 г. Холстед (W. S. Halstead) произвел операцию при раке фатерова соска с благоприятным исходом. В 20 в. операции на поджелудочной железе стали уже повседневными, особенно в связи с хирургическим лечением острого панкреатита. Подробное изучение эндокринного аппарата поджелудочной железы позволило с успехом оперировать больных с инсуломой и ульцерогенной аденомой поджелудочной железы.

Ученик Т. Бильрота И. Микулич, участвовавший в создании методов антисептики и асептики, разработал метод хирургического лечения туберкулеза, особенно натечных абсцессов, предложил дренирование брюшной полости («по Микуличу»), пилоропластику и кардиопластику, модификацию резекции желудка, операции резекции прямой кишки при ее выпадении, остеопластической резекции стопы. Одновременно с Т. Кохером он предложил метод хирургического лечения эндемического зоба. Кроме того, И. Микулич разрабатывал проблемы лечения ран, риносклеромы, ортопедического лечения, местного и общего обезболивания и т. д. Ученик Б. Лангенбека Ф. Эсмарх заложил в Германии основы военно-полевой хирургии; он предложил в 1873 г. ввести операции на конечностях, обескровленных при помощи жгута; доказал преимущество резекции и артротомии при огнестрельных ранениях по сравнению с ампутациями. Представитель этой же школы Т. Кохер разработал оперативные доступы ко всем крупным суставам, радикальную операцию паховой грыжи, метод вправления вывиха плеча и др. Он ввел ряд новых инструментов (кровоостанавливающий зажим, желобоватый зонд, желудочный зажим и др.), которые носят его имя.

Франц. хирург Ж. Пеан предложил останавливать кровотечение из перерезанных при операциях кровеносных сосудов путем сдавливания их просветов при помощи пинцетов (пеаны) с последующей перевязкой. Франц. хирург Э. Дуайен разработал операцию удаления матки через влагалище и предложил ряд хирургических инструментов, которые носят его имя (реберный распатор, кишечный жом и расширитель-заслонка для раны при операциях в полости малого таза); он впервые применил в 1898 г. кинематографические съемки в преподавании хирургии.

С введением в практику антисептики и асептики стали широко применять урологические операции. С конца 19 в. от общей хирургии и терапии отпочковалась и стала развиваться как самостоятельная научная дисциплина урология (см.).

На рубеже 19—20 вв. достижения физики, в частности открытие рентгеновских лучей, и химии, технический прогресс, расцвет физиологии создали предпосылки для дальнейшего развития клин. М. как области естественных наук.

Развитие общественной и экспериментальной гигиены

Упрочение капитализма с его хищническими методами эксплуатации, рост промышленного производства, городов и концентрации населения в них, крайне неудовлетворительные условия труда и быта трудящихся, сан. неблагополучие и распространение эпидемий обусловили необходимость разработки мероприятий по охране общественного здоровья. Всестороннее изучение причин заболеваемости необеспеченных слоев населения, и в первую очередь рабочих, было начато в Англии — наиболее развитой капиталистической стране в конце 18 — первой половине 19 в.

Первые серьезные попытки осуществления гиг. мероприятий в целях охраны здоровья трудящихся были предприняты в самом конце 18 в. в наиболее развитом промышленном центре текстильной промышленности — Манчестере Персивалем (Т. Percival, 1740—1804), Ферриером (J. Ferrier, 1761 — 1815) и др. В 1796 г. ими было создано Манчестерское санитарное бюро — первая общественная организация, ставившая своей задачей оздоровление условий труда и быта, а также законодательное ограничение эксплуатации рабочих. Одним из наиболее существенных результатов деятельности Манчестерского санитарного бюро явился первый фабричный закон, принятый в 1802 г. Хотя он практически игнорировался предпринимателями, его соц.-гиг. значение велико, т. к. это была первая попытка законодательного ограничения капиталистической эксплуатации в целях охраны здоровья рабочих. В дальнейшем соц.-гиг. деятельность англ. врачей была тесно связана с развитием фабричного законодательства в Англии, к-рое создавалось и совершенствовалось под влиянием растущего рабочего движения (чартизм, достигший к концу 30-х — началу 40-х гг. особенно массового распространения, организация в 1839—1840 гг. первой в мире рабочей партии и др.). В 1832 г. как результат развившихся противоречий между землевладельческой аристократией и промышленной буржуазией был принят парламентский билль об обследовании состояния фабрик, создавший благоприятные условия для исследований в неразработанной до того времени области фабричной гигиены. Ее развитию отчасти содействуют отдельные представители помещичье-дворянского класса, явившиеся своеобразными: «печальниками» о судьбе рабочих и выступавшие яростными критиками алчности капитала: шел «…шумный, страстный спор между двумя фракциями господствующего класса по вопросу о том, какая из них с наибольшим бесстыдством эксплуатирует рабочих, и справа и слева содействовал выяснению истины» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 23, с. 688). В 1842 г. в результате работы парламентской комиссии лорда Эшли парламент принял акт, запретивший ночную работу подростков и детей, значительно ограничивший их дневной труд и установивший впервые правительственную фабричную инспекцию. Одним из зачинателей и выдающихся деятелей англ. фабричной инспекции был Хорнер (L. Horner), исследования к-рого заложили основы промышленной гигиены в Англии. Хорнер боролся за сокращение рабочего дня, за введение приспособлений для защиты рабочих от несчастных случаев, провел ряд убедительных исследований, доказывающих вредность слишком продолжительного рабочего дня, выступил защитником общего и профессионального образования детей рабочих, требовал установления ответственности фабрикантов за увечья, полученные на производстве. «Леонард Хорнер,— писал К. Маркс в «Капитале»,— один из членов комиссии 1833 г. по обследованию условий труда фабричных рабочих и фабричный инспектор, по существу цензор фабрик, вплоть до 1859 г., оказал бессмертные услуги английскому рабочему классу» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 23, с. 236). Крупный вклад в развитие промышленной гигиены и профессиональной патологии внесли работы учеников и ближайших сотрудников Л. Хорнера Гринхоу (E. H. Greenhow) и Арлиджа (J. Arlige); им принадлежит классическое обследование труда гончаров. Другие исследования Гринхоу показали неблагоприятное состояние здоровья в фабричных округах по сравнению с «земледельческими округами с нормальным состоянием здоровья». При этом Гринхоу подметил, что, несмотря на сокращение рабочего дня, увеличивающаяся интенсивность труда угрожает здоровью рабочих. В конце 30-х гг. обследование условий труда на фабриках стало проводиться параллельно с обследованием жилищ, благоустройства рабочих поселков, питания рабочих. Были проведены важные исследования в области эпидемиологии, коммунальной и пищевой гигиены. Создается крупная школа англ. сан. врачей: Смит (Th. S. Smith, 1788—1861), Дж. Саймон, Арнотт (N. Arnott), работы которых способствовали расширению и углублению знаний об условиях общественного здоровья, мерах оздоровления населения, и прежде всего рабочих. Во главе этой плеяды деятелей нового направления в М.— предупредительной медицины — стоял врач и анатом Смит. Он выпустил популярную книгу «Философия здоровья» (1835), работал в комиссии по изучению детского труда на мануфактурах и был одним из наиболее деятельных уполномоченных по подготовке «закона о бедных» (1834). Смит явился также основателем Об-ва оздоровления городов (1840) и Об-ва улучшения жилищ рабочего класса (1842). Его обширные доклады о карантинах (1845), о холере (1850), о желтой лихорадке (1854) и о результатах сан. мероприятий (1854) имели исключительное значение. С 1848 г. он был назначен членом государственного учреждения — Главного управления по охране здоровья. Большой вклад в развитие общественной гигиены и разработку сан. законов на основе сан. исследований внес Чедвик (Е. Chadwick, 1800—1890), который не был врачом по образованию. Он принял участие в работе по проведению в жизнь «закона о бедных» и в изучении условий детского труда на фабриках. В своем докладе (1833) он настойчиво предлагал ввести инспекцию и ограничить применение детского труда. В 1837 г. Чедвик выступил инициатором организации специальной сан. комиссии, к-рая и была создана два года спустя, после эпид, вспышки кишечных инфекций в Лондоне. По его инициативе в 1838 г. был проведен закон (Registration Act), устанавливавший систему точных отчетов о родившихся и умерших, и учреждена должность главного регистратора. Занявший этот пост Фарр (W. Farr, 1807—1883) явился одним из лучших исследователей этих отчетов и подметил целый ряд закономерностей в течении некоторых эпидемий (наиболее ценные его работы собраны в книге «Vital statistics, 1885). Из других заслуг Чедвика следует отметить его роль в подготовке закона 1848 г. об устранении сан. вредностей и предупреждении заболеваний (The Nuisance Removal and Diseases Prevention Act), no к-рому в случае поступления жалоб отдельных лиц и учреждений на сан. недочеты специальные местные власти должны были принимать энергичные меры. Назначенные в связи с этим первые сан. врачи (Дж. Саймон, Дж. Гунтер и др.) продолжали дальнейшие исследования и публикацию отчетов. Первым городом, пригласившим сан. врача, был Ливерпуль. За ним последовал Лондон, пригласивший в 1848 г. на эту должность Дж. Саймона.

Дж. Саймон — наиболее видная фигура в общественной гигиене. Он был одним из наиболее выдающихся деятелей Главного управления по охране здоровья, докладчиком в Тайном Совете. Благодаря исследованиям Дж. Саймона и его учеников были намечены улучшения в водоснабжении и канализации городов, создана основа для последующей выработки законов о жилищах. Важным последствием его работ явилась ликвидация тягостных и дорогостоящих карантинов, введенных в 18 в. План Дж. Саймона, постепенно осуществленный в течение последующих десятилетий, способствовал прекращению эпидемий. Его исследования показали необходимость создания института сан. врачей, который постепенно укрепился и получил опору в соответствующем законодательстве. Дж. Саймон первый начал проводить сан. лабораторные исследования, однако они трудно прививались в среде сан. врачей, и только частые вспышки эпидемий побудили их заниматься лабораторными исследованиями.

Дж. Саймону принадлежит разработка таблицы смертности рабочих, иллюстрирующей влияние условий труда в мастерских на состояние заболеваемости и смертности. В другом исследовании он выяснил влияние фактора питания на здоровье в связи с изменением структуры бюджета рабочего. Он писал, что задолго до того времени, как недостаток питания окажет свое действие на здоровье, домашнее хозяйство лишается элементарных удобств. Одежда и отопление становятся еще более скудными, чем пища, жилые помещения уменьшаются до размеров, при которых они становятся причиной болезней или их обострения; даже поддержание чистоты оказывается слишком дорогим или затруднительным… Таковы неминуемые опасности для здоровья бедноты, если бедность сопряжена с недостаточным питанием.

Ближайшие ученики и сотрудники Дж. Саймона — сан. врачи Дж. Гунтер, Смит, Ли (Lee) внесли значительный вклад в дело развития сан. исследований как в области методики, так и в отношении вскрытия социальных факторов здоровья. Они сумели также критически оценить значение сан. законодательства в капиталистическом об-ве. В своем составившем целую эпоху исследовании о жилищах с.-х. рабочих (исследовано 5375 жилищ) Дж. Гунтер констатирует: «Наши санитарнополицейские законы (The Nuisance Removal Acts) остаются мертвой буквой. Применение их возложено на тех самых собственников, которые сдают внаем такие берлоги…» (1865).

Дж. Гунтер вскрыл также и подоплеку тех «улучшений» в благоустройстве городов, которые проводились на основе разработанных Чедвиком законов, показав, что разрушение негодных домов в одном квартале приводит только к тому, что изгнанные рабочие теснее скучиваются в другом, до к-рого еще не дошла очередь. Ли — сан. врач Манчестера установил, что в этом городе средняя продолжительность жизни представителя состоятельного класса составляет 38 лет, а представителя рабочего класса — всего 17 лет.

Дж. Саймон и представители его школы, явившиеся создателями жилищной, пищевой, коммунальной санитарии, могут в известной степени считаться и пионерами общественной гигиены. Для характеристики Дж. Саймона весьма показательно его выступление на VII Международном медицинском съезде в Лондоне (1881). Основным вопросом на этом съезде был доклад Р. Вирхова о применении вивисекции в медицине. В ответ на агитацию против «безжалостного отношения к бедным животным», в к-рой особенно деятельно участвовали англ. дамы, Р. Вирхов сделал довольно равнодушный и малоубедительный доклад. Выступивший же в прениях Дж. Саймон с гневом обрушился на защитников «бедных животных», обрисовав действительные страдания эксплуатируемого пролетариата.

К. Маркс высоко ценил работу сан. врачей и фабричных инспекторов Англии и посвятил им в предисловии к «Капиталу» следующие строки: «По сравнению с английской, социальная статистика Германии и остальных континентальных стран Западной Европы находится в жалком состоянии. Однако она приоткрывает покрывало как раз настолько, чтобы заподозрить под ним голову Медузы. Положение наших собственных дел ужаснуло бы нас, если бы наши правительства и парламенты назначали периодически, как это делается в Англии, комиссии по обследованию экономических условий, если бы эти комиссии были наделены такими же полномочиями для раскрытия истины, как в Англии, если бы удалось найти для этой цели таких же компетентных, беспристрастных и решительных людей, как английские фабричные инспектора, английские врачи, составляющие отчеты о «Public health» («Здоровье населения»)…» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 23, с. 9).

Отчеты англ. сан. врачей служили одним из источников для освещения классиками марксизма положения рабочего класса в условиях капитализма, для критики капитализма. Именно из этих отчетов Ф. Энгельс («Положение рабочего класса в Англии»), а затем К. Маркс (первый том «Капитала») черпали материал для освещения положения рабочего класса. Т. о., деятельность англ. врачей в области социальной гигиены явилась определенным вкладом в разработку классиками марксизма теории научного социализма в той части, к-рая касается условий жизни пролетариата и влияния капиталистической эксплуатации на его здоровье.

Большое значение для развития общественной медицины в 19 в. имела деятельность социалистов-утопистов, прежде всего Сен-Симона (Н.-С. Saint-Simon, 1760—1825), Фурье (Ch. Fourier, 1772—1837), Оуэна (R. Owen, 1771 — 1858), «… которые,— по словам Ф. Энгельса,— несмотря на всю фантастичность и весь утопизм их учений, принадлежат к величайшим умам всех времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно…» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, 2-е изд., т. 18, с. 499). Развивая традиции утопистов 17 в. и механистического материализма франц. просветителей, социалисты-утописты в соответствии с новыми запросами общественной жизни и в условиях более высокого уровня развития научных знаний стремились связать перспективы общественного прогресса с улучшением условий жизни и разработкой проблем общественной гигиены. В 1819 г. в Париже вышел сборник сен-симонистского направления, посвященный «литературе, философии и промышленности», в одной из статей к-рого «О физиологии в применении ее к улучшению общественных учреждений» анонимный автор, доктор медицины, обращался к врачам с призывом дать «систему социального устройства — в виде гигиенического рецепта». Он доказывал, что «…только социальная физиология и тесно связанная с ней гигиена дают положительные основы, на которых можно построить требуемую современным состоянием цивилизованного мира систему общественной организации…». Такой же была позиция и самого Сен-Симона, считавшего, что тесное сотрудничество философов и физиологов (термины «физиологи» и «врачи» Сен-Симон понимал равнозначно) даст возможность «свести все политические вопросы к соображениям гигиены». «Если политики основательно изучат физиологию,— писал Сен-Симон,— то… они станут рассматривать задачи, предлагаемые им на разрешение, только как вопросы гигиены».

Одновременно с Сен-Симоном Оуэн в Англии, исходя из тех же положений, писал, что будущее правительство «рационального строя» должно будет прежде всего «установить точно, что представляет собой человеческая природа», что законы такого правительства будут совершенно созвучны с законами «человеческой природы» и что «коренное улучшение цивилизации может быть достигнуто в будущем только посредством науки о влиянии окружающих условий на человеческую природу и о способах управления этими условиями». Применение этой науки на практике заключается в «постепенном устранении ряда вредных условий окружения, в которые люди поставлены, и замене их лучшими условиями».

Такая точка зрения характерна и для других утопистов начала и середины 19 в. Так, Фурье доказывал, что его «Гармонический социальный строй» обеспечит коренные изменения в медицинском деле и состоянии здоровья всех членов общины — фаланги, «санитарное равновесие» всех работающих, превратит их в «атлетов труда» и доведет продолжительность их жизни до 150 лет. Новый строй будет отличаться «гигиенической мудростью»— «искусством увеличивать здоровье и силу людей в меру роста продуктов» и поэтому потребует значительного развития медицины и гигиены по сравнению с «современной цивилизацией». При наличной «цивилизации» (т. е. при капитализме) медицина является «превратной»: ее представители заинтересованы в распространении болезней и удорожании лечения. Обратное будет иметь место при «ассоциации», где врач и аптекарь явятся сочленами общины-фаланги, заинтересованными в наименьших ее затратах на лечение болезней. Медицина здесь становится «положительной, гармоничной».

В своей утопической системе будущего строя Фурье предусматривал содержание врачей общиной (фалангой), причем размер их вознаграждения будет «пропорционален уменьшению заболеваний». Чем меньше больных и умерших будет в фаланге за год, тем выше будет оплата врачей; «их служба оценивается по результатам, сравнительно с данными санитарной статистики соседних фаланг, находящихся в одинаковых климатических условиях». Врачей Фурье называл «должностными лицами» и считал необходимым, чтобы в их профессиональной деятельности имело место не противопоставление, а совпадение «интересов личных и общественных», а медицину будущего строя определял как являющуюся «одновременно предупредительной и лечебной». Неудивительно, что среди социалистов- утопистов видное место занимали врачи. В числе восьми участников группы, создавшей еще при жизни Фурье первый «фаланстер» — показательное коллективистское общежитие, четверо были врачами.

Вопреки распространенному представлению, социалисты-утописты не ограничивались теоретическим изложением своих взглядов, но пытались провести их в жизнь. Наиболее близко подошел к практическим вопросам организации мед. помощи и санитарно-оздоровительных мероприятий Оуэн. Он. лично организовал обходы и сан. осмотры жилищ в рабочем поселке при фабрике выборными «санитарными контролерами» из рабочих. Во всех проектах, чертежах, сметах и, главное, в практически создававшихся Оуэном при фабриках рабочих поселках б-ца занимала одно из центральных мест. Он подвергал резкой критике частнопрактикующих врачей, стоявших в стороне от общественных начинаний и нередко враждебных им. «Явный интерес целой профессии составляет,— писал Оуэн,— чтобы болезни были широко распространены и постоянно господствовали в обществе. Материальный успех этой профессии зависит от уровня распространения болезней. При нынешней организации общества явный интерес влиятельного и образованного общественного слоя составляет распространение и умножение болезней. При индивидуальной организации медицинского дела получается, что личный интерес всех членов этой профессии заключается в действии вопреки своему долгу, вопреки интересам человечества». Оуэн решительно высказывался за общественную и предупредительную медицину.

Революционные демократы в России (представители наиболее передовых до возникновения марксизма течений философской и социально-политической мысли в мире) высоко ценили взгляды социалистов-утопистов. Вопросы М. и мед. дела занимали большое место в произведениях и отдельных высказываниях А. И. Герцена, В. Г. Белинского, позднее Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева.

В романе Н. Г. Чернышевского «Что делать» современные ему передовые врачи представлены экспериментаторами и сторонниками оздоровительных мероприятий среди широких слоев населения. Героиня романа Вера Павловна с увлечением читает книгу Виктора Консидерана «Судьба общества», в к-рой дано лучшее из имеющихся в литературе изображение фаланстера— дворца-общежития — воплощение гиг. режима. Тепло отзывался Н. Г. Чернышевский об Оуэне, называя его «святым стариком». «Оуэн представляет собою бесспорно одно из самых благородных и симпатичных явлений нашего столетия»,— писал Н. А. Добролюбов. Известны высказывания Д. И. Писарева по вопросам общественной гигиены. В частности, в произведении «Школа и жизнь», написанном в 1865 г. в Петропавловской крепости, Д. И. Писарев говорил о необходимости создать «…такой рациональный общественный строй, при котором организм как можно реже приходил бы в расстроенное состояние… Игнорирование гигиены с каждым годом становится менее возможным для всех разнообразнейших отраслей государственного хозяйства. Медики совершенно основательно присваивают себе совещательный голос во всех вопросах, относящихся до народного продовольствия, до производства общественных работ, до устройства мастерских, фабрик и разных других промышленных заведений…» Идеи революционных демократов положили начало общественной медицине в России (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 в.).

Материалистическое определение К. Марксом понятия «социальной группы» и созданный им метод изучения и познания социальных процессов в классовом об-ве оказали большое влияние на изучение соц.-гиг. проблем. Принципиально важным для социальной гигиены является то, что К. Маркс раскрыл неразрывную связь борьбы за решение этих проблем в капиталистическом об-ве с классовой борьбой пролетариата. Наиболее яркими социалгигиенистами-марксистами 19 в. были румынский врач-социалист Стынка (St. Stinca, 1865—1897), опубликовавший в 1891 г. работу «Общественная среда как патологический фактор», и один из основоположников отечественной гигиены Ф. Ф. Эрисман, (см. ниже — Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 в.). В дальнейшем идеи К. Маркса и Ф. Энгельса оказали огромное влияние на развитие подлинно научных основ охраны здоровья трудящихся в СССР (см. ниже — Медицина в СССР).

Успехи естествознания содействовали переходу гигиены от эмпирического направления к экспериментальной разработке гиг. и сан. проблем, организации самостоятельных гиг. кафедр и лабораторий. Стало возможным точное изучение и количественное определение физическими, химическими, микробиологическими и другими методами влияния факторов окружающей среды на человеческий организм. Вместе с этим была подведена научная основа под мероприятия по оздоровлению окружающей среды.

В Англии в 50-х гг. появилось первое сочинение по гигиене, в к-ром наряду с результатами простого и статистического наблюдения нашли место и экспериментальные данные. Это сочинение принадлежало англ. ученому Э. Парксу. Впервые он применил физический, химический и микроскопический способы исследования окружающей среды — воздуха, воды, почвы и т. д. Сочинение Э. Паркса вместе с тем представляло удачное сочетание экспериментальной и общественной гигиены благодаря применению сан. статистики.

Во Франции Ж. Герен — последователь утопического социализма— сформулировал концепцию социальной гигиены. Влияние взглядов социалистов-утопистов сказалось в том, что и Ж. Герен, и другие врачи возлагали на врача и на социальную медицину основную социальную миссию по переустройству об-ва. В марте 1848 г. Ж. Герен опубликовал свою концепцию «социальной медицины», под к-рой подразумевал все аспекты, касающиеся многочисленных связей между медициной и общественной деятельностью. Он считал, что расплывчатые и несогласованные понятия, известные под терминами «медицинская полиция», «общественное здравоохранение» и «судебная медицина», должны быть заменены понятием «социальная медицина», к-рое объединяет в единое целое социальные аспекты медицинской деятельности, лучше и четче выражает цели и значение этой деятельности. Современники Ж. Герена и его коллеги высказывали подобные же взгляды, считая, что социальная медицина основывается на данных опыта и наблюдений. Они придавали большое значение статистике как неотъемлемой части социальной медицины, советовали врачам заниматься политической экономией, чтобы быть настоящими государственными деятелями. Несомненно, что требования Ж. Герена и других франц. врачей— участников революции 1848 г.— были утопичными и невыполнимыми, особенно после поражения революции. Однако их взгляды, поставленные ими социально-гигиенические проблемы были подхвачены многими передовыми врачами в других странах, где в определенные исторические периоды создавались подобные ситуации, и оказывали большое влияние на развитие социально-гигиенической мысли в течение всего 19 в.

Во Франции в первой половине 19 в. появился ряд работ социально-гигиенического содержания, явившихся результатом официальных обследований или наблюдений отдельных ученых и основывающихся на применении статистического метода изучения проблем здоровья. Наиболее крупным ученым среди авторов этих исследований был Л. Р. Виллерме (1782—1863), опубликовавший в 1840 г. ценное исследование положения рабочих текстильной промышленности, способствовавшее принятию в 1841 г. во Франции закона, регламентировавшего труд детей.

Влияние французских революций первой половины 19 в. особенно ощущалось в Германии, где период революционной ситуации 1848— 1849 гг. составил важный этап в истории социально-гигиенической мысли. Он был связан с деятельностью С. Неймана, Р. Лейбушера и молодого Р. Вирхова, которые ясно понимали значение социальных факторов для здоровья. Они исходили из того, что здоровье народа должно быть предметом заботы государства, что социальные и экономические условия оказывают важное, а во многих случаях решающее влияние на здоровье и болезнь и что меры по укреплению здоровья и борьбе с болезнями должны быть как социальными, так и медицинскими.

Подобные взгляды С. Нейман (1819—1907) развивал в своей основной работе «Общественное здравоохранение и собственность» (1847). Он предлагал проведение социально-гигиенических исследований и особенно настаивал на развитии санитарной статистики, требовал надежных статистических данных, чтобы ответить на вопрос о влиянии богатства и бедности на состояние здоровья. Итогом этого периода развития социальной гигиены в Германии следует считать социально-гигиенические работы и деятельность молодого Р. Вирхова в 1848—1849 гг. В эти годы Р. Вирхов вместе с Р. Лейбушером основал и издавал газету «Медицинская реформа», со страниц которой боролся за .медицинскую реформу в Германии, т. е. за изменение статуса медицинской профессии в обществе, за определение нового значения деятельности врача соответственно изменившимся социально-экономическим условиям и необходимости решения серьезных проблем общественного здравоохранения в связи с развитием капиталистической промышленности.

Наиболее ценной социально-гигиенической работой молодого Вирхова периода революционной ситуации в Германии 1848—1849 гг. была «Сообщения о господствующей в Верхней Силезии эпидемии тифа». Уже одно перечисление разделов «Сообщений» показывает широкий социально-гигиенический подход Вирхова к изучению проблемы: он дает подробное описание Верхней Силезии, ее населения, его обычаев, привычек, санитарной культуры, жилищ, питания, одежды, затем излагает результаты патологоанатомических исследований, намечает медицинские мероприятия по борьбе с эпидемиями, составляет соответствующие инструкции для врачей. Культурную отсталость силезцев, неразвитость промышленности и сельского хозяйства Силезии Вирхов объясняет колониальным положением провинции и грабительской политикой прусского юнкерства, а следствием всего этого считает забитость народа, апатию, распространение пьянства и болезней.

В «Сообщениях» Вирхов обратил внимание на коренное различие между условиями жизни в городах и в сельской местности, на то, что крестьяне и трудящиеся города, живущие в плохих тесных квартирах, особенно страдали от эпидемий. В подтверждение этого взгляда он приводит многочисленные сведения из работ различных авторов, в том числе и из «Положения рабочего класса в Англии» Ф. Энгельса.

Появление острых социально-гигиенических работ С. Неймана, Р. Лейбушера и особенно Р. Вирхова в 1848—1849 гг. было обусловлено революционной ситуацией в Европе, и в частности в Германии. На примере деятельности Р. Вирхова наглядно подтверждается органическая связь появления и распространения социально-гигиенических идей с периодами назревания революционных взрывов. Об этом свидетельствует и то, что после поражения революции Р. Вирхов вскоре отошел от радикальных взглядов. Продолжая заниматься вопросами общественного здравоохранения, он ограничивался лишь реформистскими требованиями в области санитарно-технического дела. Поражение революций 1848 г. в Европе и последовавший затем период реакции замедлили развитие социальной гигиены и во Франции, и в Германии.

Развитие экспериментального направления в гигиене в Германии связано с деятельностью ученика Ю. Либиха, создателя нем. школы гигиенистов М. Петтенкофера. Он ввел экспериментальный метод в гиг. изучение важнейших факторов окружающей среды (воздуха, воды, почвы), разработал и ввел в практику метод определения двуокиси углерода, предложил использовать CO2 в качестве индикатора чистоты воздуха жилых помещений, нормативы для определения объема вентиляционного воздуха, изучил сравнительную гиг. ценность различных видов отопления, установил гиг. требования к строительным материалам и одежде. Петтенкофер сконструировал в 1861 г. респираторный аппарат, при помощи к-рого изучил газообмен у человека и животных; совместно с К. Фойтом разработал гиг. нормы питания. Его исследования по гигиене почвы и ее самоочищению послужили научной основой мероприятий по очистке городов, что способствовало снижению заболеваемости и смертности в Германии и Англии. Эти исследования получили развитие в трудах нем. гигиениста К. Флюгге. Важное значение имели его работы о микроклимате жилищ в связи с изучением влияния летней жары на смертность грудных детей, о стерилизации молока, гиг. оценке питьевой воды, вентиляции, теплорегуляции. По инициативе М. Петтенкофера начались экспериментальные исследования по промышленной токсикологии. В 1881 г. он поручил Груберу заняться исследованием влияния на организм двуокиси углерода при ее вдыхании. В том же году Огата (М. Ogata) начал исследовать токсическое действие сернистой к-ты в производственных условиях. С 1884 г. за продолжение этих опытов взялся К. Леманн — один из основателей проф. токсикологии. Им и его школой были подвергнуты количественному исследованию ок. 35 газов и паров, причем для контроля служили длительные опыты в фабричных условиях и в некоторых случаях лабораторные исследования на человеке.

Пользуясь физиол, методами исследования, нем. гигиенисты М. Рубнер и К. Флюгге заложили научные основы сан. оценки воздуха, воды, почвы, жилища и одежды. Получили физиол, обоснование гиг. нормы питания [К. Фойт, М. Рубнер, Гертнер (A. Gaertner)]. Значительные успехи были достигнуты в области гигиены труда и проф. патологии. В 1882 —1894 гг. вышло в свет первое крупное руководство по проф. болезням; оно было выпущено под совместной редакцией М. Петтенкофера и клинициста Г. Цимссена, работавшего нек-рое время ассистентом Р. Вирхова.

В 80-х гг. 19 в. развитие гигиены во многом зависело от успехов бактериологии. Прежде всего была обоснована дезинфекция, стала применяться фильтрация воды. Бактериол. методы стали применяться для оценки качества питьевой воды, были выработаны способы контроля молока (при вскармливании детей) и других питательных веществ и предметов потребления. Благодаря бактериологии стало возможным исследование воздуха, сточных каналов, воздуха школьных помещений, обнаружение патогенных бактерий в пище и почве и т. д. Трудами М. Петтенкофера, В. Праусница в Германии, Э. Паркса в Англии, 3. Флери во Франции, а также русских гигиенистов А. П. Доброславина, Ф. Ф. Эрисмана, В. А. Субботина, А. Н. Якобия, И. П. Скворцова, Г. В. Хлопина и др. была заложена научная база гигиены. Совершился переход от общих описаний к точному количественному и качественному изучению (с применением физических, химических, биологических и других методов) влияния различных факторов окружающей среды на здоровье человека.

Остальные разделы статьи «Медицина»:

1. Введение
2. Возникновение медицины и ее развитие в первобытном обществе
3. Традиционная медицина народов Африки
4. Медицина древних цивилизаций
   1. Медицина цивилизаций Древнего Востока
   2. Медицина цивилизаций древней Америки
   3. Медицина античного мира
5. Медицина в феодальном обществе
6. Медицина Нового времени (17—18 вв.)
7. Медицина 19 века
8. Медицина 20 века
9. Медицина народов СССР
   1. Медицина народов Закавказья
   2. Медицина народов Средней Азии
   3. Медицина народов, населявших европейскую часть СССР в эпоху феодализма
   4. Медицина в России в 17 веке
   5. Медицина в России в 18 веке
   6. Медицина в России в первой половине 19 века
   7. Медицина в России во второй половине 19 — начале 20 века
10. Медицина в СССР